Раиса Родионова

Раиса Родионова до недавнего времени была известна окружающим как прекрасный военный врач, прошедший Афганскую и Чеченскую войну в чине полковника. Никто и подумать не мог, что у врача хватает времени заниматься литературой. Но в гражданской жизни её труды оказались интересными для искушённого читателя. Более того, Родионову приняли в Союз писателей РФ и за литературную работу наградили медалью Грибоедова. Мы предлагаем вам ознакомиться со взглядом военного врача на простую человеческую любовь, ведь именно это чувство является смыслом нашей жизни, не так ли?

ЛЮБОВЬЮ ДОРОЖИТЬ УМЕЙТЕ
(Рассказ)

г. Москва, 2012 год
Солнце уже поднялось из-за горизонта. Его лучи ярко освещали всю окрестность. Одинокий поезд въезжал на пригорок. Низкие холмы будто разбегаются, как волны вокруг. Между ними вьются овраги. Холмы всё ниже и ниже. Деревьев почти не видно. Кругом одни поля. Вот она, безграничная украинская степь! Поезд прибыл на перрон с таким скрежетом, будто нехотя, несколько раз дернулся всем составом и со скрипом остановился. Иван радостно спрыгнул с подножки, поставил чемоданчик на землю, и осмотрелся – в какую же сторону пойти?
Поезд стоял недолго: минуты три, вздрогнул всем металлическим корпусом и тронулся. Начал быстро ускорять свой бег. Из окон вагонов, как портреты из рам, смотрят люди. Пассажиры-попутчики, с кем ехал Иван машут руками, трогая сердце теплыми лучами мимолетных улыбок. А поезд скользит дальше, лица людей в окнах вагонов странно искажаются, вытягиваясь вбок, все в одну сторону. Иван проводил его взглядом и пошел вслед за молодой парой, сошедшей с поезда к домику-станции, что находился недалеко от железнодорожного пути.
У входа в домик-станцию стояла женщина средних лет в железнодорожной форме и объясняла небольшой группе людей, что автобус в пути поломался и, что тех пассажиров, которые успели на поезд, подвез на грузовой машине шофер-молодчина, выручил их, свернув со своего маршрута. Так что следующий автобус будет только в шесть часов вечера. Иван, прислушиваясь к объяснению, присвистнул: «Да, ждать почти целый день!». Он глубоко вздохнул «Так хотелось поскорее попасть домой! Хоть пешком иди!» - вихрем пронеслось в голове. Он отошел от домика-станции и вновь оглянулся. Невдалеке, вытянувшись вдоль извивающейся речки, утопало в зелени небольшое село. Справа и слева железнодорожного пути виднелись поля. Во многих населенных пунктах, рассеянных между собой на протяжении сотни километров, нет автомобильных дорог, и только эта железная дорога помогает жителям пристанционных населенных пунктов поддерживать связь с внешним миром. А к станции пассажиров из деревень подвозят несколько автобусов ...
- Надо же, один автобус, и тот поломался!- громко проговорил Иван и глубоко вдохнул воздух. Знакомые запахи напомнили родную деревню. Еще раз вздохнув, он бодро зашагал в направлении села.
Из крайнего дома, что стоял у самой речки, вышла старушка.
- Здравствуйте, бабуся! – окликнул ее Иван, - Водички попить не найдется?
Обернувшись на голос, она подошла ближе.
- Здравствуй, сынок! Ну, как же без водицы-то? Конечно, найдется, - прищуриваясь, слегка бледнея, ответила она.
Иван, глядя на нее, улыбался.
- Заходи сынок, посидишь немного, отдохнешь, - приглашала она, внимательно всматриваясь в его лицо.
Иван шагнул в калитку и, направляясь к крыльцу, окинул взглядом двор. У крыльца он поставил чемоданчик и вновь оглянулся. Вдоль забора, впритык к покосившемуся сараю лежали аккуратно сложенные, посеревшие от времени дрова. На них несколько рулонов толя. Рядом – три отесанных дубовых бревна разного диаметра. Последней ступеньки не было - ее заменяли подложенные друг на друга два кирпича.
Пока Иван оглядывал двор, приветливая старушка вышла из сарая с кринкой молока.
- Входи, сынок, в дом, - приглашала она, - там по прохладнее. Проходя в сени, Иван заметил, что через щели вверху дует.
Старушка принесла эмалированную зеленую кружку, налила из крынки молока и подала Ивану.
- Пей, сынок, пей на здоровье, - приговаривала она, внимательно рассматривая Ивана. Он выпил подряд две кружки молока.
- Вот это да! – восторженно проговорил он, отдавая кружку. – Вот это молоко! Давненько такого не пил. Большое спасибо Вам, он хотел, было добавить «Бабуся», но передумал.
- Извините, а как Вас зовут? – спросил он ее.
- Да, все кличут Марией.
- А по отчеству?
- Отца, царство ему небесное, Егором звали. Да, только не к чему это. Непривычная я к отчеству. Называй попросту, как все называют. А тебя как?
- Иваном, Иван Смолий.
- Как? – дрогнувшим голосом переспросила она. Из рук Марии Егоровны выпала кружка. Иван наклонился и, поднял ее. Старушка стояла перед ним бледной. Он вновь уловил на себе ее странно-пристальный взгляд.
- Мария Егоровна, Вы на меня так странно смотрите. Заметили что-нибудь неладное? – протягивая ей кружку, спросил он.
- Доброго ранку, Мария, - услышали они женский голос. На пороге появилась, полная старушка с открытым лицом, видимо соседка,
Мария Егоровна словно очнулась от своих мыслей. Обернувшись на голос, она молча, кивнула на приветствие соседки , и глубоко вздохнула.
- Увидела, что до тэбэ хлопец, - не скрывая своего любопытства, быстро говорила соседка, - бросила свои дела и бегом сюда. Господи, как же этот хлопец похож...
Но, встретившись с взглядом Марии Егоровны, соседка умолкла на полуслове. Постояв, потоптавшись на месте, пролепетала оправдываясь: «Ой, батюшки! Совсем забыла, у меня молоко на огне!», - оглядываясь, ушла.
- Странно, все это - Иван недоуменно проводил ее взглядом.- Вы, и ваша соседка смотрят на меня так странно, загадочно. Может что-то с моим лицом не так?
- Не волнуйся, сынок. У тебя все в порядке. Смотрю на тебя и сравниваю с Ваней. Это - мой младшенький сынок. Уж больно ты на него похож. Иди, сюда, сам увидишь, - позвала она, направляясь в другую комнату.
Иван пошел за ней следом в соседнюю комнату, остановился у порога. Комната была небольшая, похоже, спальня. Над большой кроватью покрытой чистым белоснежным покрывалом, с грудой аккуратно сложенных подушек, на стене увидел несколько висевших рамок, под стеклом виднелись фотографии. У окна стоял красивый старинный сундук, рядом большой стол и этажерка с книгами. На подоконнике стояло множество горшков с комнатными цветами. Сочные, ухоженные растения радовали глаз.
- Вот смотри, - Мария Егоровна подозвала Ивана, - это, - показала она на портрет седого старика с пышными усами, - душа моя Дмитрий Васильевич, в войну партизанил. Вздохнула. – Умер, послей войны... от ран....
Над портретом свисало белоснежное полотенце с яркими веселыми вышивками. «Видимо когда-то в молодости она сама вышивала» - пронеслась мысль у него, Иван внимательно рассматривал фотографии.
Слева Егор – старший сынок, назвали в честь отца, - указала она на другую фотографию, где была снята вся семья. В центре, гордо восседал мужчина с пышными усами. Рядом красивая с приветливым, счастливым лицом молодая женщина, на коленях которой сидела девочка лет пяти с бантами на косичках. Сзади родителей гордо стояли два парня-молодца: справа Василий – они погодки. Оба погибли. В первые дни войны, их эшелон попал под бомбежку. Разбомбили вражеские самолеты весь состав. По бокам: справа и слева, прижимаясь к отцу и матери еще два подростка – учащиеся, двойняшки: Петр и Игнат, похоронки на них получили в конце 1942 года. У ног родителей, улыбаясь, полусидели еще два подростка.
– Справа, у ног, - продолжала Мария Егоровна, показывая дрожащими, морщинистыми пальцами на фотографию, - Митя, он был связным у партизан. Предал его наш сосед – полицай Федор. Пытали Митеньку жестоко, а потом повесили фашисты его на глазах всей деревни, - полушепотом проговорила она.
Иван, молча, всматривался в них. В душе нарастало чувство грусти, и сердце жалобно сжималось от нестерпимой боли...
- Наша дочь – Анечка, умерла от тифа, слабенькая была.- Глубоко вздохнув, продолжила она, - а вот слева, это он – Ваня, - пронесла она мягко, словно пропела. Вот гляди, - на этой фотографии он лучше виднее, - указала она на портрет рядом.
Иван внимательно посмотрел на портрет. Бывает же такое! Сходство было поразительно! Можно было подумать, что «изображенный» на портрете и стоящий здесь одно и тоже лицо. Разница была лишь в том, что у Ивана Смолия на груди красовался значок «Отличник Советской Армии». А у Вани на портрете вся грудь в орденах и медалях, и еще Иван заметил на портрете у Вани на левой щеке едва приметный шрам, проходящий от левого уха до подбородка, - при фотографировании, вероятно, чтобы скрыть его от матери, он повернул голову немного влево...
Долго разглядывая портрет, Иван спросил: - «А где он сейчас?» - Мария Егоровна опустила голову. Иван понял, что с вопросом он дал промашку и неловко замолчал. Глубокий, тяжелый стон вырвался из груди этой старой женщины...
Как проснувшийся вулкан, воспоминания о тоскливой жизни на затерянной вдали от цивилизации, станции, муках отчаяния, моментах радости, когда реальность можно было отодвинуть в эмоциональном накале этого момента, вырывалось наружу. Боль утраты близких ей людей надрывно защемила в груди. Она подняла глаза полные скорби и долго, молча, смотрела на портрет.
Иван, чувствуя себя виноватым, опустил голову. Еще раз, тяжело вздохнув, Мария Егоровна бережно смахнула платочком пыль с портрета.
Затем подошла к сундуку, приподняла крышку, аккуратно сложенные вещи и белье отложила в сторону. Бережно, словно хрупкую драгоценность, она достала одну из пачек писем-треугольников. В ее старческих уставших глазах засветились огоньки материнской любви. Она подала Ивану верхние письма.
- Вот его последнее письмо, прочти сынок, а я послушаю. Мария Егоровна присела на стул, стоявший рядом у стола. Иван присел рядом. Письмо было на редкость теплое, насквозь пронизанное любовью к матери-другу, оно заканчивалось словами: ... «Дорогая мама, не волнуйтесь и не изводите себя, скоро буду дома, мы уже на окраинах Берлина! Скоро Победа! Целую и обнимаю, ваш сын Ваня!»
Мягкий грудной голос Ивана смолк. Письмо закончилось, а Иван все еще держал его в руках этот ветхий треугольник со штемпелем. Вновь и вновь пробегал глазами по строкам пожелтевшего от времени листка. Сколько же горьких минут испытала эта женщина над этим листком бумаги?! Иван поднял глаза на Марию Егоровну, она сидела притихшая. Тишину нарушали тиканье часов. На письма, зажатые в руке Марии Егоровны, капали беззвучные слезы. Иван начал было ее успокаивать...
- Ничего, сынок, от этого мне становится легче, - прошептала она.
– Почитай лучше еще, - и передала ему остальные его письма.
Он перечитал ей все письма.
- Ну, Мария Егоровна, мне пора! – сказал он пересохшими губами от долгого чтения.
Иван поднялся, но Мария Егоровна продолжала сидеть. Немного постояв на месте и не получив ответа, Иван направился к двери, на пороге обернувшись, чувствуя себя неловко, пробормотал: «До свидания, Мария Егоровна!». Иван вышел во двор, взял чемоданчик и направился к калитке.
- Сынок, подожди! – Мария Егоровна, вытирая глаза уголком повязанного платка, спускалась с крыльца, - есть еще время. Я тебя накормлю, чай в поезде все всухомятку было.
Отрицать было бесполезно. Пока она готовила обед, Иван оглядел окрестности.
- Сынок. Пойдем к столу!
Все было вкусно. Время за душевным разговором пролетело быстро.
- Спасибо большое! Вкусно! Иван посмотрел на часы.– Пора!
- Я провожу тебя, ведь здесь недалеко!
Шли рядышком, молча. Мария Егоровна, подавшись всем телом вперед, вложив одну ладонь в другую и прижав их к груди, шла, стараясь не отставать от Ивана, семенила ногами. Он шел по молодецки, чеканя шаг, браво размахивая рукой. Он поглядывал на ее маленькую, сухонькую фигуру и в нем пробуждалось к ней необъяснимое и неописуемое чувство. Ему хотелось для нее сделать что-нибудь хорошее, приятное, но он не знал, что именно? Чтобы идти рядом, он замедлял шаг. Ему было жаль ее. Война, отняла у нее самых близких и дорогих ей людей, молодость, здоровье, семью, одним словом - ВСЕ! Преждевременно превратила энергичную, подвижную, веселую женщину в эту сухонькую морщинистую одинокую старушку, полную скорби и печали....
А Мария Егоровна все шла и думала, как же ей расспросить Ивана, этого случайно вошедшего паренька в ее одиночество о его родных? Но что-то удерживало ее...
Они шли молча. Вокруг них гулял ветер по полю, заигрывая и шелестя травой. Чирикали птицы. Свежий воздух опьянял.
На станцию пришли вовремя. Подошел очередной поезд. Он стоял недолго, приехавшие на поезде пассажиры, пересели в поджидавший их автобус и поторапливали водителя – каждый спешил. Особенно те, которые приехали вместе с Иваном и так долго прождали – устали...
Ждать действительно было больше некого. Иван же медлил с отъездом, его что-то ему непонятное, удерживало здесь, и он в нерешительности топтался на месте, у переднего входа в автобус. Мария Егоровна Ивана не торопила, она молча, посматривала на него...
- Товарищи, вы едите или нет? – окликнул их седоватый мужчина – водитель автобуса хрипловатым, прокуренным голосом.
- Нет, мы не едем, - неожиданно для самого себя ответил Иван и отошел в сторону.
Запел стартер, завелся двигатель, закрылась дверь и автобус, обдав, стоящих на дороге, вонючим голубым облаком выхлопного газа, запылил по дороге.
От неожиданности у Марии Егоровны учащенно забилось сердце, ей на мгновенье показалось, что она наконец-то, встретила своего долгожданного сына, ей хотелось обнять и спросить его: «Сынок, почему же ты так долго не приезжал?» Но она, молча, подняла на этого паренька, который был очень похож на сына, свои глаза.
- Это не мой автобус, Мария Егоровна, когда будет мой, тогда и уеду, - схитрил Иван.
- Тогда пошли со мной. Ночевать-то все равно где-то надо. Сегодня автобусов больше не будет. Иван кивнул в знак согласия головой.
Уложила Мария Егоровна Ивана на кровати младшенького своего сыночка-Ванечки. Иван, вытянувшись в белоснежной пуховой перине, сладко зевнув, быстро заснул.
Привыкший к армейской жизни, не нарушая распорядка дня, Иван проснулся в шесть часов утра. Мария Егоровна была уже на ногах.
- Доброе утро, сыночек, - ласково обратилась она к нему, - как спалось?
- О, спал я отлично! – бодро ответил он.
Съев несколько душистых, рассыпчатых картофелин и несколько круто сваренных яиц, запив их молоком, Иван вышел во двор. Выкурив сигарету, он подошел к открытому окну. Оттуда доносился ароматный запах, печеного пирога. Мария Егоровна стояла у печки, колдуя над пирогом. Ей очень хотелось, по лучше, угостить дорогого гостя. Ей казалось, что перед ней ее родной сынок...
- Мария Егоровна, у Вас есть плотницкий инструмент? – Иван стоял у раскрытого окна и наблюдал за ее суетой.
- Есть, а зачем он тебе? – выглянула она в окно, скатывая с ладоней тесто.
- Пока жду свой автобус, займусь чем-нибудь.
- В сарае, сынок, сразу, как войдешь – справа найдешь все, что тебе нужно, - указала она кивком головы в сторону сарая.
В сарае Иван взял ножовку, топор, рубанок, молоток и заржавевшие, от времени, гвозди. Первым делом Иван убрал с крыльца кирпичи, заменил прогнившие доски новыми. Затем, заменил, прогнившие, доски, на крыше дома, выкинул ненужные черепицы, он покрыл талью сени. Привыкший с раннего детства к труду, он легко, играючи справлялся со всем, по - молодецки быстро и ловко. Работа спорилась в его руках. Закончив с дырами, Иван по -удобнее уселся прямо на крыше. Взглянул на чистое безоблачное небо и. вздохнув всей грудью чистый воздух, он промолвил: «Хорошо!» Достал сигарету, закурил, рассматривая двор.
«Когда-то вот по этому двору бегали все, ребятишки, с той фотографии, что бережно хранится Марией Егоровной не в черной рамке, а под белыми рушниками, на которых вышиты веселые петушки, словно, все они живы и скоро соберутся вместе» - думал Иван, затягиваясь сигаретой. Наслаждаясь табаком, он выдохнул клубок дыма. Этот блеклый дымок постепенно растворялся в воздухе и исчезал в нем. Втянув табак в рот, Иван вновь выпускал его наружу, наблюдая за белым дымком сигарет, ему вдруг показалось, что он где-то видел эту картину: большой крестьянский двор. Дом - пятистенка. Большой сад, где трепыхаются, под легким ветерком листья деревьев: яблонь, вишен, груш... доносится легкий ароматный запах расцветшей сирени.... Во дворе, кипит работа. Отец и старшие сыновья, распиливают и рубят дрова. А, двое младших ребят, носят эти дрова под навес к сараю. Все заняты делами. Босоногая девчурка бегает по двору. Ее ярко - голубой сарафан и банты на голове, радует глаз. Эта светловолосая рыженькая девочка, спокойная и серьезная, как взрослый человек, волоча за собой свою «тяжелую ношу» – коробку с куклой, наблюдает за работой мужчин. Ее бледное, личико словно пряталось в золоте кудрей, темные глазки смотрели на все сосредоточенно, улыбаясь, а мать довольная и счастливая приглашает всех этих работничков к столу....
Все это видение пронеслось перед глазами Ивана, как наяву, и сквозь туман своих дум, он услышал: «Сыночек, поди, утомился?»
Иван не сразу сообразил и понял, чей это голос. Он встряхнулся от своих дум и увидел внизу Марию Егоровну. Даже отсюда, сверху видел он ее ласковые, ожившие глаза, они, словно после пробуждения от долгого сна, излучали столько материнского тепла, накопившегося за все эти годы одиночества, что у Ивана опять екнуло в груди. Это тепло материнского сердца, простой женщины, перенесшей столько горя, что хватило бы на многих, истомилось и сейчас оно бурным волнующим потоком просилось наружу. Она, улыбаясь, смотрела вверх на Ивана.
- Ну, что Вы, Мария Егоровна, - пытаясь придать своему взволнованному голосу больше бодрости, сказал он, - это же ерунда для такого молодца – разминка...
-Ну, ну, - кивнула понимающе она, - спускайся, пообедаем.
- Это мы, завсегда, пожалуйста: «Кто за день, а мы за час!» - шуткой приговаривая, Иван стал спускаться вниз.
Вечером Иван искупался в речке. Вода нежно ласкала молодое, сильное, крепкое тело. Так прошел их первый день знакомства. Вернувшись мокрый и довольный, Иван присел на крыльцо, закурил сигарету.
- Сынок, не холодно? – Мария Егоровна накинула на его плечи полотенце и присела рядом. И затянулся неторопливый житейский разговор между ними, как будто они знали друг друга давно. Интересовалась она его службой, его друзьями.
Сон у Ивана был молодецкий – беззаботный и крепкий.
А Мария Егоровна долго не могла уснуть. Ей, все казалось, что там, в комнате ее сына, спит ее Ванечка. Временами ей казалось, что утром, проснувшись, он скажет ласково: «Доброе утро, мама!» Но, мысли возвращали ее к действительности, и ей становилось невыносимо тоскливо, а сердце будто пронзали раскаленным мечом. Чтобы справиться с этой болью она капала в стакан с водой, прописанные ей фельдшером капли. Сон ее одолел только под утро, но спала она недолго. С рассветом, с первыми лучами солнца встала, приготовила завтрак, погладила Ивану брюки, с большим старанием начистила его ботинки, взяла китель и вышла во двор вытрясти. Несколько раз тряхнула и из него выпали на землю красная книжечка и сложенная вдвое бумажка. Она подняла книжечку и напрягая зрение, прочитала: «Военный билет». Она подумала: «Ага. Это значит вроде паспорта». «А это что?» и она, развернув бумажку, стала по слогам читать» ... за от-лич-ную с-лу-ж-бу... крат-ко-сроч-ный от-пуск..., а ниже ко-ман-дир в/ч п-к ЯЧ-МЕН-НИК».
- Краткосрочный отпуск, - вслух повторила она, и только сейчас до нее дошло, что его с нетерпением ждут дома родные...
- Вот, старая дура! – обругала себя Мария Егоровна, - как же я раньше-то об этом не подумала? Обрадовалась, старая, шельма! О себе только и печешься...И на миг, представила, как его с нетерпением ждут дома, и сердце вновь защемило «Сыночек, ты мой родненький!».
Она тихо вошла в комнату, где спал Иван. Как, завороженная, с жадностью всматриваясь в черты его лица, сердце учащенно билось в груди, ей казалось, что это ее Ванечка...
Так и стояла, пока он не проснулся. Она, хотела было, намекнуть, мол, заждались сердечные дома-то, но подумала, что это будет выглядеть, будто он ей надоел, и она его выпроваживает. И ничего не сказала...
Так же, как и накануне, Иван после завтрака занимался хозяйством: заменил подпертые доской столбики забора, выпрямил, по возможности, покосившейся забор, пообедал, искупался в речке и объявил: «Мария Егоровна, сегодня мой автобус!».
Мария Егоровна ждала этой минуты, а вот настало время расставания и сердце замерло.
- Спасибо тебе сынок! Спасибо за все, что ты для меня сделал. Дай Бог тебе здоровья! – она трижды его перекрестила и поклонилась в пояс, чем очень смутила Ивана: «Что вы делаете, Мария Егоровна?!» вскрикнул от изумления Иван...
Затем Мария Егоровна засуетилась, приготовила в дорогу гостинцев. От них Иван начал было отказываться, но чтобы не обидеть Марию Егоровну, согласился.
- Сыночек, присядем на дорогу, - предложила она.
Посидели с минуту, молча. Каждый думал о своем.
«Господи, все проводы и проводы... когда же радостная минута встречи? Помру, ведь, так и не дождавшись встреч...» - горько вздохнула Мария Егоровна.
«Кто знает, может и сейчас, ее одолевают горькие минуты расставания и она вспоминает, близких ей людей?» - мысли вихрем неслись в голове у Ивана. Он встал, чтобы ускорить эти разрывающие сердце минуты: « Пора, Мария Егоровна!»
На станцию шли молча. Автобус уже виднелся на стоянке.
- Ну, Мария Егоровна, до свидания, не болейте! – подойдя к стоянке, Иван протянул свою крепкую руку. Мария Егоровна, взявшись за нее двумя руками, подошла вплотную, уткнулась лицом в его грудь. Щупленькие ее плечи вздрагивали...
Иван, обняв ее, растерянно оглядывался по сторонам, не зная, что делать, скользнул взглядом по автобусу, и заметил любопытные взгляды пассажиров ... «Как? Как ей помочь? Что делать? – металась мысль в голове.
Иван заметил недалеко от автобуса знакомую фигуру той женщины, что забегала к Марии Егоровне, она стояла, прижав платок к заплаканным глазам, и Иван понял, что не любопытство вынудило прийти соседку сюда, а боль своей давней подруги...
- Товарищи, автобус отправляется, - послышался хриплый, знакомый голос водителя.
Мария Егоровна приподняла голову, Иван увидел, как по ее морщинистому лицу текли слезы, впадая в ее глубокие морщины...
Иван вскочил на подножку, на прощание помахал рукой и крикнул: «Через год обязательно приеду! Мария Егоровна, обязательно!».
Давно автобус скрылся за горизонтом, а Мария Егоровна все еще стояла, устремив взгляд вдаль...
- Пойдем домой, Мария, - после долгого молчания заговорила соседка – Анастасия Марковна.
-Да, да, пора! – глубоко вздохнула Мария Егоровна.
- Хороший парень, - сказала Анастасия Марковна.
- Настена, как ты думаешь, каким бы мой Ванюша был бы? – обернулась Мария Егоровна к соседке.
- Я, нисколько не сомневаюсь, Мария, таким же работящим, честным мужиком...
... В автобусе Иван думал о встрече со своей семьей. Представлял, как он входит в дом и все ахают. Кого он застанет дома? Как произойдет эта встреча?
О чем бы, он не думал, образ Марии Егоровны неотступно стоял перед его глазами... «И почему эта бабуся так запечатлелась?» - думал он, - мало ли одиноких старушек на свете... »
Монотонное жужжание мотора и обильная еда перед дорогой, склонило Ивана ко сну...
Как и предполагал, Иван сделать сюрприз, так и получилось. Никто в доме не ожидал приезда Ивана. Все так были ошеломлены и обрадованы, вопросы, возгласы удивления сыпались со всех сторон. Иван обнял отца – крепкого плечистого мужчину. «Молодец, сынок!» - приговаривал отец. Ивану была приятна эта сдержанная мужская похвала. Василинка, сестренка меньшая, бегала по дому, щебетала, на всех заглядывая с озаренным счастливым лицом. Сестры-близнецы, постарше Ивана, вначале степенно поздоровались за руку, а потом, как в детстве, повисли на нем с двух сторон. Мать, стояла поодаль, вытирая руки фартуком. Увидев ее, Иван, слегка отстранив сестренок, подошел к матери, обнялись. Мать на радостях всплакнула.
- Ну, будет, тебе Антонина! - приговаривал муж, - радоваться надо, сын приехал. А ты тут сырость разводишь.
- Я, это от радости плачу!
- От радости смеяться надо! – отец обернулся к дочкам, - девчата, накрывай на стол! Брата кормить полагается, он с дороги!
Не успел Иван и глазом моргнуть, как оказался за праздничным столом. За едой разговорам не было конца. Засиделись далеко за полночь.
Утром, проснувшись, Иван прошел по родному дому, вышел во двор. На душе было хорошо. Он глубоко вдохнул воздух: «Вот это сила! Вот это воздух! Здесь в родном селе он особенный, неповторимый». Все вокруг было дорого и близко, все связано с детством, с прекрасным периодом в жизни человека...
Разглядывая дом и гуляя по большому двору, Иван удивлялся, потому, что ему казалось, что двор немного уменьшился, дом понизился. Все это его и радовало и удивляло. « Вот она теория относительности в действии» - усмехнулся он.
- Ванечка, что так рано проснулся? – окликнула его мать, моложавая, красивая и сильная женщина, - поспал бы, да отдохнул с дороги!
- Мамочка, ты дома? - обернулся он.
- Да, вот отпросилась на несколько дней.
- Здорово! - он подбежал к ней, обнял ее крепкими руками.
- Задушись, - смеялась она, - да, ты у меня, сынок, совсем большим стал.
- Наверное, для матери всегда будешь маленьким, - усмехнулся Иван.
- А вот сам, станешь родителем, тогда поймешь, - смотрела она на него снизу вверх.
- Как хорошо дома!
- Конечно! Это ведь источник силы! К тебе уже Славик с Катериной прибегали, да я им не разрешила тебя будить, - говорила мать, Антонина Николаевна, с любовью разглядывая сына, - что же это я соловья баснями кормлю? Сейчас будем завтракать.
- Вот здорово, что ребята забегали. Сколько же я их не видел? – удивился Иван, вспоминая своих друзей-одноклассников, - откуда же они знают, что я приехал?
- Сынок, да все село уже знает, - Антонина Николаевна засуетилась, словно вспомнив что-то, - сегодня в нашем доме праздник, гости придут. Вот должны сестренки прийти, отпросились в честь такого события.
Сестренки-близнецы Ася и Тося работали на ферме птичницами. После школы остались в родном селе. Им нравилась деревенская жизнь, а учиться они решили заочно, благо вечерами можно и за учебниками посидеть.
- Ну, сын, здравствуй! – услышали они голос отца, Степана Васильевича. Иван подошел к отцу, обнялись, крепко расцеловались. Иван почувствовал крепкое объятие отца. Степан Васильевич работал раньше водителем на грузовой машине, но после тяжелой болезни перевели его в слесари, несмотря на болезнь, он выглядел крепким богатырем.
- Мать, как там у тебя, насчет, поесть? – Обернулся он к жене.
- Прошу к столу, родные, - позвала она их, - любимые твои блинчики, сынок, пей молочка только из-под коровы...
- Мамочка, кажется, я целую вечность их не ел, - с жадностью с большим аппетитом в голосе проговорил Иван, и с радостью потер ладони о ладони, присаживаясь к столу.
- Ага, так и знали, без нас значит, решили побаловаться блинчиками, - радостно заговорили запыхавшиеся от быстрого бега, и оттого раскрасневшиеся сестры-близнецы...
- Тише вы, тараторки, - беззлобно обратилась к ним мать, - скоро уже свои семьи заведете, а все, как девчонки, бегают по селу-то, пора и повзрослеть - с теплотой в голосе ворчала на них Антонина Николаевна.
- А, что мамуля, скоро мы их пропьем-то, - подмигнул Иван, - женихи то есть?
- Вначале Ася, она старше меня на полторы минуты, - быстро фыркнула Тося.
- Нет, уж, - тут же нашла, что ответить Ася, - молодым у нас всегда дорога, так, что я после нее.
Так балагуря, и шутя, они покончили с завтраком. Встали из-за стола. Иван решил прогуляться по родному селу. Удерживать его не стали, понимали, парень больше года не был в родных краях, тянет на простор.
И вот он шагает уверенной походкой по селу, солдатская форма отлично сидит на крепкой молодой фигуре, шагает по тем местам, где бегал босоногим мальчуганом. Проходя мимо любого дома, вспоминается что-то давно забытое, что-то сокровенное. Вот тут, у колодца, он когда-то со Славкой - другом детства, решил попробовать, что же будет, если нырнуть в колодец? Произойдет то чудо или нет, которое произошло с героем сказки? Эту сказку они вместе читали и решили попробовать. Пожалуй, и нырнули бы, если бы вовремя не подоспел дед Мирон. Иван, вспоминая детство, усмехнулся, той наивности детской. Затем, он подошел к колодцу и заглянул в него. Там далеко внизу, в воде плавно расплываясь его отражение. Иван улыбнулся и помахал рукой. Отражение тут же улыбалось ему в ответ, и тоже помахало рукой.
- Гляди-ко, вырос-то как Смолий, - услышал он приглушенный шепот односельчан-старушек, мирно сидевших у изгороди...
- Родителям - то какая, радость, - проговорила другая.
- Ишь, какой гарный хлопец вымахал!
Иван, улыбнувшись, поздоровался с ними и осмотрелся: куда - же пойти? Нестерпимо захотелось повидать ребят и девчат, да только они все в поле...
- Эх, была, не была! – рубанул рукой воздух и бодро зашагал к ним. Нестерпимое желание взять в руки руль комбайна потянуло Ивана в поле...Незабываемые радостные минуты встреч с односельчанами, надолго останутся в памяти.
Вечером собрались гости, стол поставили во дворе, под яблонями, и казалось, что гостям нет конца и края. Было суетливо и весело. Со всех сторон произносились тосты: «Молодец, Смолий, не подвел нас! Не осрамил наше село!».
- Заслужил отпуск, это хорошо! – говорил председатель колхоза, - значит, есть в тебе наша закваска! Ну, что ж выпьем за Смолия младшего! Иван сидел раскрасневшийся от тостов в его честь, от выпитого вина, от радости, что он вместе с родными и односельчанами. Чувство гордости и радости блаженно расходилось внутри. Громко раздались аккорды баяна. Танцевать пошел самый молодой из гостей – 82- летний сосед дед Мирон, молодцевато постукивая каблуками, он стал приглашать молодых девчат, те, смеясь, и отмахиваясь, шли в пляс...Иван искал глазами, среди танцующих пар, свою одноклассницу Галину. И, вот встретившись с ней взглядом, он смутился. Внутри что-то вспыхнуло. Галина, тоже, увидев его вся, зардевшись, опустила глаза. В детстве, когда-то с ней ему было просто и хорошо, постепенно детская привязанность переросла в более другие трепетные чувства, которые отражались в их переписке в письмах. И сейчас, встретившись глазами с ее взглядом, он чувствовал к ней больше нежности и немного скованности. Она шла к нему навстречу. Подойдя ближе, она неловко поцеловала его в щечку, чем оба смутились. Первым очнулся он и пригласил ее танцевать. Вечер прошел на славу! Когда гости устлавшиеся и довольные расходились по домам, то по селу доносились песни с разных сторон. Под их песни лаяли собаки, словно подпевали хозяевам.
- Галя, я тебя провожу! – выходя за калитку, Иван обернулся к матери с отцом, - я скоро.
Молодые шли по родным с детства знакомым и близким местам, и радовались встрече. Строили планы на будущее. Говорили обо всем и не о чем. Было просто и хорошо на душе.
Торжество подошло к концу. Все остались довольными. Сестренки – близнецы Ивана, вместе с подружками, дружно убирали со стола. Их веселое щебетание с песнями, с шутками и прибаутками раздавалось по двору. Так, весело и радостно, они перемыли гору посуды, и разошлись спать.
- Какая прекрасная ночь! – громко сказал Иван, вернувшись во двор.
- Скорее раннее утро, - засмеялся отец, - присаживайся, покурим.
Отец, немного поговорив с ними, тоже направился спать, скоро уже на работу, нужно немного отдохнуть. Иван остался с матерью – это были счастливые минуты, когда они оставались одни и рассказывали друг другу обо все на свете. Иван очень любил и дорожил своей матерью. Доверял ей свои сокровенные тайны еще мальчишкой, зная при этом, что она никогда его не поднимет на смех его шалости и детскую наивность и никогда никому не расскажет...
Вот и сейчас, рассказав немного о службе, о друзьях. Иван вдруг предложил: «Мамочка, давай посмотрим наши фотографии».
- Не утомился еще? - Антонина Николаевна удивленно подняла глаза на сына. Но, отложив полотенце, которое все время держала в руках, ушла в дом.
Иван прислушивался к ночи и оглядывался вокруг. Где-то слышится тонкий писк комариков-звонцов, кружатся мелкие бабочки, по столу бегают жучки, вздергивая длинным брюшком. Медленно проползает маленькое существо со стройным металлически-зеленым телом и нежными радужными крылышками. Это — наездник из семейства хальцидидов,— их личинки питаются яйцами других насекомых. Где-то стрекочет светлячки. Слышатся в ночи шепот листьев на деревьях. Вокруг кипела ночная жизнь.
Вернулась мама с альбомом в руках.
- Мама, посмотри на этого ночного жучка, - засмеялся Иван, наблюдая за ночным насекомым, - посмотри, посмотри, как он неторопливыми движениями и большой головой напоминает какого-то умного и важного человечка. Интересно, где он днем прячется?
- Да, кто же их знает? – улыбнулась Антонина Николаевна, - если прислушаться к ночным обитателям, так это огромный мир. Слышишь, где-то лягушки поют серенады, да соловушки им вторят?
- Здорово у нас! Хорошо!
- Конечно, хорошо, сынок! Вот отслужишь, вернешься, женишься. Дети твои будут любоваться нашими краями, а потом дети твоих детей и так будет вечно, - проговорила она и присела рядышком. Альбом держала в руках.
Перелистывая лист за листом, они вспоминали прошлое и, смеялись, комментируя порой, такие нелепые фотографии маленьких ребятишек. Смеялись до слез. Вот, первоклассник Ваня – серьезный, «пузатый» карапуз, с тяжелым портфелем в одной руке, с букетом цветов в другой руке. Рядом стоят в школьных формах с белыми фартуками и белыми бантами в косичках с двух сторон его сестры - близняшки. Вот он уже пионер. А это уже подросток, сидит на дровах и держит в руках вырывающего задиристого петуха. С двух сторон его сестры Ася и Тася, громко хохочут. А вот и учащиеся, окончившие 10-ти летку, среди них Смолий... так перелистывая страничку за страничкой, они дошли до последней страницы, где в конверте бережно хранились какие-то фотографии военных лет. Иван вынул их и стал рассматривать. Одна из них особенно заинтересовала его внимание. Взяв ее в руки, он подошел ближе к свету от лампочки. Яркий свет лампочки заливает клумбы с цветами, и весь двор. Над лампочкой кружило множество ночных насекомых. Кружащиеся вокруг лампочки теплой летней ночью насекомые и ночные бабочки жужжали особым звуком. Бабочки изысканной нежной окраской напоминали таинственных созданий, скрывающихся днем где-то в укромных уголках и вылетающих лишь в сумерки, За многие сотни метров прилетают они на призывный свет далекой лампы. И вот у огня порхают десятки различных насекомых, опаливая усики, крылья, лапки. Порой они слетаются в огромных количествах. Отмахнувшись от них, Иван внимательно всматривался в фотографию. На ней была снята, группа советских солдат у танка со звездой и яркой надписью: «ЗА РОДИНУ!» буквы были написаны белой краской крупно и размашисто.
Мать с волнением наблюдала за сыном.
Вдруг Иван, отмахиваясь от комаров, обернулся к матери.
- Мама, вот это кто? – спросил он, указывая пальцем на бойца со шрамом на лице.
- Сынок, что тебя так взволновало? – как можно спокойнее спросила она.
- Мама, кто это? – настойчиво повторил он.
- Это... - дрогнувшим голосом замялась она, - мой знакомый, твой... после минутного колебания, она выдавила: «Мой друг». Чувствовалось ее нарастающее волнение.
Внимательно осмотрев фотографию, Иван выдохнул: «Он».
- Кто? – простонала она.
- Ваня!
Мать вскочила, подошла вплотную к сыну. Взволнованно и путаясь в словах, она спросила: «Где, как... ты его видел? Где он?». Почти закричала: «Где он?»... Иван рассказывал все по – порядку о поломке автобуса, о странной бабушке, и, закончив рассказ, обернулся на мать. Она стояла вся бледная, прислонившись к прохладной стене, прикрыв глаза, а вокруг лампочки, у ее головы, весело резвилось множество ночных – насекомых, издавая различные звуки.
- Мамочка, что с тобой, тебе плохо? - взволнованно говорил Иван, подошел к ней, обняв ее, помог присесть на табурет, - Позвать отца? Мамочка?
- Не надо. Сейчас все пройдет. Лучше помоги дойти до кровати, - полушепотом попросила она.
- Мамочка, ты такая бледная, давай я на руках тебя отнесу.
- Ничего сынок, дойдем как-нибудь, - с трудом поднявшись, она медленно на ослабевших ногах, поддерживаемая под руки сыном, шла к себе в комнату.
У порога, мать прошептала: «Иди, Ванечка, Иди! Спокойной ночи тебе» и слабо оттолкнув его, закрыла за собой дверь.
- Спокойной ночи, мамочка! – сказал он и удивленно уставился на закрытую перед ним дверь, - это просто какое-то наваждение! Вернулся к столу, взяв в руки альбом, ушел спать.
Попрощавшись с сыном, едва держась на ногах, Антонина Николаевна прошла к постели. Муж, безмятежно раскинувшись на кровати, крепко спал, ровное его дыхание заглушал ночной храп. Она присела на кровати. Муж проснулся мгновенно, будто и не спал.
- Ты, что не спишь, Антонина? – сонно обратился он к ней.
- Степа, Степушка, - протяжно простонала она, - Ванюша погиб...
- Как, какой Ваня погиб? – быстро вскочил он. Проснулся мгновенно. Что случилось? Где наш Ваня? Но увидев лихорадочно горячие глаза жены, он осекся на полуслове. Он все понял.
Степан Васильевич присел с ней рядом, обнял. И она, уткнувшись в грудь мужу, зарыдала. Он не мешал ей плакать – пусть выплачет эту боль, которая хранится в ее душе. Изболелась душа за эти годы...
- Успокойся, - поглаживал он ей голову своей шершавой мужской рукой. Немного успокоившись, она рассказала о том, что услышала от сына, о Марии Егоровне. Муж слушал ее внимательно, поглаживая ее голову, волосы на ее голове цеплялись за его шершавые и мозолистые ладони, но она не замечала этого...
Потом оба долго молчали. За окном уже в дымчатой пелене, затухали последние звездочки, начинался рассвет. Звонко прокукарекал петух, объявив о наступлении нового дня. Эхом вторили петухи со всех сторон. Пробуждалась природа, животные и люди. Где-то начали лаять собаки. Первые лучи солнца освещали небосвод, воздух в эти предрассветные минуты обдает прохладой. Степан Васильевич передернул плечами, почувствовав прохладу, накинул на плечи рубашку и осторожно уложил жену, накрыв ее одеялом. Уставшая, обмякшая после слез, она опустила голову на подушку. Взвесив каждое слово, Степан Васильевич нарушил молчание: «Нужно – съездить к ней! Ты давай, мать поспи, наберись силы. Они тебе сейчас пригодятся!».
Краткосрочный отпуск Ивана приближался к концу.
Сборы были недолгими. Тот же автобус, на котором Иван приехал к родителям, в родное село. Тот же водитель с хриплым, прокуренным голосом. И вот все трое: отец, мать и сын идут по селу к крайнему дому, где проживает Мария Егоровна.. Из-за плетней поглядывают любопытные сельчане на лицах выражение: «К кому же это люди приехали?»
Подойдя ближе к калитке, все трое остановились. Антонина, подняла глаза на мужа, ее ладони и подмышки от волнения вспотели. Он взял ее руки в свои и нежно ободряюще сжал.
- Входи, входи, - улыбнулся он и подтолкнул жену вперед.
- Хозяюшка! – громко окликнул Степан Васильевич, войдя во двор.
На крыльце появилась опрятно одетая старушка. Рассматривая приезжих, она остановилась в нерешительности.
- Ко мне? – удивленно спросила она.
- Доброго здоровья, Мария Егоровна, - поклонился Степан Васильевич и вышел вперед. Иван, как и бывает в молодости, озорно спрятался в кустах.
- Что-то не признаю я вас, - подошла бабушка ближе к ним. И тут из-за калитки, из кустов, выбежал радостно Иван. Подбежал к ней. Обнял ее, слегка закружил. Лицо Марии Егоровны засияло.
- Батюшки, - просияла старушка. Сыночек, Ванечка, вот обрадовал старуху, так обрадовал! А ведь я так расстроилась. Хотела написать твоему командиру письмо о том, чтобы тебе добавили еще три дня, а адреса-то и не знаю...
- Мария Егоровна, знакомьтесь: это моя мама Антонина Николаевна. А этой мой отец Степан Васильевич, - представил Иван поочередно.
- Проходите, родимые, проходите в дом, - засуетилась старушка, приглашая их в дом.
У плетня появилась соседка. Увидев ее, Мария Егоровна весело улыбнулась: «Заходи Анастасия в дом!» Словно сбросив лет, эдак, с десяток, она по-молодецки стала хлопотать. Не знала, как по - лучше, угостить гостей, где лучше усадить.
На стол женщины накрыли быстро, после первой рюмочки за знакомство у Марии Егоровны скатились слезинки. Выпили в память о погибших. Они сидели долго.
Разговоров было много. А когда соседка ушла, мужчины пошли покурить.
Прибирая со стола, Мария Егоровна взглянула на Антонину Николаевну. И тут между женщинами начался тот душевный разговор, присущий только большой душе, умеющей крепко любить, и хранить эту любовь, несмотря на все трудности на своем жизненном пути, пережив много горя и страданий.
-Доченька, да ты не тали Тонюшка, про которую мне писал Ванечка? – Мария Егоровна подошла к сундуку и достала из него пачку писем, перетянутой бечевкой. И вынув одно из них, она протянула пожелтевшее со времени треугольное солдатское письмо военных лет.
Вся, вспыхнув, Антонина Николаевна, дрожащими руками взяла этот скупой солдатский, весь потертый треугольный конверт в руки, и, смахивая с ресниц слезы, читала: «... Дорогая мамочка, скоро у нас в доме будет двойной праздник. Вернусь с Победой и привезу вам в дочки, Тонюшку. Если, она приедет раньше меня – примите ее, как родную. Я ей написал наш адрес. Все, мамочка, пока заканчиваю писать, начинается «концерт» спешу принять в нем участие. До скорой встречи. Целую, обнимаю вас, ваш сын Иван...».
Дальше дочитать Антонина Николаевна не смогла, буквы, наседая, одна на одну, стали расплываться перед глазами... Глубокий стон прервал чтение, захлебываясь от слез, она зарыдала в голос.
- Голубушка, ты моя, - и обе женщины, крепко прижавшись друг другу, навзрыд, заголосили.
Во дворе, заслышав плач, Иван, было, направился к дому, но Степан Васильевич удержал его: «Пойдем, сынок к реке прогуляемся! Пусть поплачут. Это женское дело! Слеза всегда смывает с души тяжесть...»
Утром Антонина Николаевна не смогла подняться с постели. Все тело будто налито свинцом, в ушах звон, как в ту самую ночь, когда беспощадно была уничтожена вся их деревня, вместе с жителями. Это был ужас и мрак. Карательная операция!
Она приподняла голову, оглядела комнату пустым взглядом. Тошнота подкатила к горлу, и все предметы в комнате стали кружиться вокруг, словно на карусели. Антонина Николаевна вновь устало опустилась на подушку, и прикрыла глаза. Глубокий отпечаток в ее памяти оставила атмосфера, которая царила в ту страшную ночь, когда все было уничтожено... Волна воспоминаний той ночи, нахлынула на нее огромной тяжестью.... Вспомнилось все до мелочей: запах, звуки, голоса...
Это было много лет тому назад. Родилась и выросла Антонина в большой и дружной семье и была окружена любовью и вниманием родителей, друзей и соседей с самого детства. В расцвете молодости она влюбилась. Недолго длилось это счастье. Нежданно и негаданно пришла общая беда. Война. Деревня оказалась в оккупации. В одно мгновенье жителям деревни пришлось жить украдкой, прячась, на родной земле. Кто успел мобилизоваться в ряды Красной Армии, уходили на фронт. Кто, не успел, уходили в леса, к партизанам. Вся жизнь переменилась, перешли в подполье. Остались в деревне женщины, старики и дети. Но, были и такие, кто, ненавидя, советскую власть, стали полицаями. Они оказались предателями и трусами, превратившиеся в жестоких и беспощадных карателей.
Жители деревни продолжали жизнь, пытаясь что-то изменить.... Однажды у Антонины заболела мама. Она лежала с большой температурой. У нее была жуткая ангина и тяжелый кашель. Инфекцию в ее организме уничтожить было нечем.
- Тоня, помнишь пасеку деда Мазая, - шепотом спросила Галя, подруга детства, - давай туда сходим, чтобы помочь твоей маме. Немцы об этом не знали, что далеко за деревней, в лесу находилась пасека, где остался только один дед. Полицаи-предатели, толи забыли об этом, но туда немцы еще не наведывались.
- А может быть, они боялись партизан?
- Хорошо, что пасечника успели предупредить об опасности.
Тонина мама лежала в кровати, укрытая одеялом и тяжело дышала, но когда наступал приступ кашля, она задыхалась. Температура тела была высокой. Лекарств не было. Тоня поила ее горячим чаем из трав, и беспомощно переглядывалась с подругой.
- Да, мед сейчас очень поможет. Но это опасное дело, Галя. Поймают, немцы на месте расстреляют. И мы погибнем и маме не поможем.
- Не согласная я, - просто ответила подруга. Что так и будем прятаться, как кроты? А эти, гады, - Галя кивнула головой в сторону окна, - будут чувствовать себя хозяевами на нашей родной земле? Пусть лучше расстреляют, чем быть угнанной в Германию.
В это время застонала больная, что-то громко выкрикивала в бреду из-за высокой температуры.
- Мамочка, мамочка! - вскочила Антонина, и подошла к ней. Обмакнула полотенце в воде с уксусом, и положила на горячий лоб матери, затем обтерла все ее горячее тело той же водой и укрыла одеялом.
- Хорошо, пошли в лес, - твердо решила Тоня и выпрямилась, - твоя мама останется ухаживать за моей мамой?
- О чем ты спрашиваешь Тоня, они ведь подруги с детства, конечно будет ухаживать, пока мы вернемся.
На том и решили. Ночью девчата собрали в дорогу две корзины-лукошки с продуктами для деда.
Под утро, подружки с благословения взрослых, крадучись от фашистов, ушли за медом. Девушки шли тихо и осторожно. Оглядываясь вокруг и прислушиваясь к предрассветной тишине, они добрались до пасеки, которая была расположена на поляне усыпанная яркими цветами. Солнце, поднимаясь из-за горизонта, освещало эти цветы своими лучами, и росинки на травах и цветах, которых не коснулся, немецкий сапог, переливались под этими лучами разноцветными красками. Веселое чириканье птиц наполняло эту гармонию.
- Хорошо, то как! – громко сказала Галя.
- Стой, стрелять буду! Это кто, там? – услышали они старческий окрик деда, который выглядывал с двустволкой из-за своего укрытия. Узнав девчат из деревни, дед вышел навстречу. Лицо его сияло.
- Ай, да молодцы, девчата! – приговаривал дед. Своим неожиданным появлением, они обрадовали его. Быстро приготовили завтрак, запеченный картофель в золе костра, заварили кипяток с запахом дыма, припасенной заваркой. Девушки принесли с собой несколько караваев хлеба, спрятанные в лукошке. Аппетит приходит во время еды, особенно, на свежем воздухе.
- Хлеб кто выпекал? Вкусно - то как? – Он, радостно улыбаясь, как малый ребенок, причмокивал губами и притоптывал ногами.
- Ешьте, дедушка, на здоровье! – говорили девушки, вынимая запеченные картошки из золы. Очищая картошку от кожуры, они, обжигаясь, дули на ладошки и вновь продолжали очищать ее.
Было хорошо, словно и не было войны.
- Картошка, рассыпчатая и вкусная, - говорила Антонина, - такая вкусная она бывает только в такой золе. Да, и чай с запахом дымка, тоже вкусно.
- Эх, ка бы, не было войны, - вдруг сказал дед, - мы бы тут с мужиками рыбачили тут.
- А, что дедушка, в реке много рыб?
- А то! Чем бы я тут целый месяц в одиночестве питался?
- Ты, дедушка молодец! И пасеку сберег! И меда накачал и себя сохранил, молодец, дед!
Дед Мазай приосанился. Похвала ему нравилась. От сердечной доброты, он достал свой неприкосновенный запас вяленной и закопченной рыбы и стал угощать девчат.
- Ох, как вкусно! - восхищались девчата, аппетитно уплетая и картошку, и рыбу.
- Ну, а это подарок Небес, – сказал дед, принимая в дар, припрятанный, для него махорку табака, и несколько старых газет для закрутки, спасибо! А вот это очень большой дефицит – спички! Они мне тут пригодятся! Надо их припрятать.
Во время еды девушки, перебивая друг друга, рассказывали, обо всех новостях, происшедших за это время, в оккупированной фашистами деревне. Слушал он их внимательно, молча, тяжело вздыхал и очень сокрушался о том, что он старый. После еды, девушки помогли деду на пасеке. За работой день прошел быстро, до поздней ночи они были заняты помощью деду, поэтому девчата решили заночевать в лесу, тут же на пасеке, а ранним утром обратно в деревню. Девчата улеглись на сене, укрывшись старыми дедушкиными одеялами.
Здесь, далеко от деревни, словно не было войны. Все было так сказочно: мерцали звезды на небе, шелестела трава, где-то крикнет какой-то зверек и все опять затихнет. Тишину нарушал только едва слышный шепот девчат-подруг.
- Он такой сильный, умный и красивый, - доверительно рассказывала Антонина своей подружке с детства, о своей первой любви.
- Где вы познакомились? – спросила ее Галя.
- Помнишь, когда правление села отправило меня на учебу в город, учиться на бухгалтера, вот там мы познакомилась с ним. Зовут его Иваном. Он также в городе учился на механизатора. Познакомились мы на танцах. Встречались по вечерам. А перед каникулами он сделал мне предложение. Мы подали заявление в ЗАГС.
- Тоня, какая ты счастливая!
- Я сама не верю, что так бывает, - говорила она и глаза ее сияли, -обещал в ближайшее воскресение на каникулах прислать сватов. А тут война!
- Тоня, ты его любишь? – тихо спросила Галя.
- Не знаю? Любовь это или нет? Но я думаю о нем каждую минуту. Чувствую его жаркие объятия и его горячие губы. Закрою глаза и чувствую его запах. Слышу его голос, будто он рядом...- договорить она не успела. Их шепот прервал дед Мазай.
- Кхы - кхы, - с охапкой соломы в руках, дед стоял рядом. Бросив солому на землю, он снял свою телогрейку и постелил ее сверху. Кряхтя и пыхтя, он улегся рядом с девчатами.
- Дед, ты молодец! Пристраивайся! – засмеялись девчата. Рядом с ними лег спать, пожалуй, самый старый из односельчан. Прозвище «Мазай» как героя книги, он получил за свою любовь к животным, за свою доброту к ним, Дедушка был рад людям, одичал в одиночестве.
Рядом догорал небольшой костер, искры от костра, светя яркими вспышками, поднимались ввысь, в воздухе они легко гасли. Ночь была теплой. На небе ярко сверкали звезды.
- Когда мне было столько лет, сколько сейчас вам, - начал он свой рассказ, – я влюбился в самую красивую девушку на свете.
Соскучившись от одиночества, дед Мазай, разговорился. Ему, прожившему много десятилетий на свете и пережив крутые изменения в России, было что рассказать. Память у него была отменная, и рассказчиком он был интересным. Его рассказы из своей далекой юности с прибаутками и пословицами во время вставленные в описание тех событий были интересными. Он рассказывал о многом: о первой мировой войне, о революции, о гражданской войне, участником которых был и он. Все было замечательно, как будто и не было сейчас войны, не было оккупантов немцев вокруг.
Девчата слушали его, всматриваясь в темное небо, где мерцали бесконечное множество ярких звезд. Внезапно в небе звезды вдруг стали заволакивать, непонятные, быстро плывущие по небу тучи...
Старик приподнялся, принюхался и буркнул: «Никак горит что-то».
Антонина Николаевна вновь открыла глаза: «Удивительно, столько лет прошло, а память сохранила это так четко, будто было это только вчера». В памяти глубокий отпечаток оставила атмосфера, которая царила в ту ночь... Запах, звуки, ощущения.
- Дедушка, мы побежали, – взволнованно засобирались девушки.
- Вот возьмите с собой это лукошко. Я там положил все необходимое для твоей матери, Тонечка, пусть она выздоравливает скорее.
- Хорошо, хорошо, дедушка! Спасибо, мы побежали!
- Возвращайтесь скорее и расскажите мне, что же там сгорело, в деревне?
Обратно в деревню, девушки бежали быстро, не обращая внимания, на опасность, что подстерегала их. Чем ближе они приближались к деревне, напряженно прислушиваясь, тем больше им слышались, будто бы крики людей, лай собак, автоматные очереди и свист пуль. Воздух был наполнен гарью и дымом. Со стороны, где находилась деревня, они увидели зарево пожарищ.... Все пылало ярким пламенем. Когда запыхавшиеся, подружки прибежали в деревню, их охватил ужас! Всюду виднелись пепелище и догорающие хаты, крыши которых когда-то были соломенные. От всей деревни остались только обгоревшие разрушенные стенки с печки, торчали почерневшие обуглившиеся, бревна, кое-где почерневшие балки. В воздухе стоял запах гари, и зловеще поднимался блеклый серый дымок.
Так и бродили девчата меж развалин пожарищ, пепла и руин. В надежде найти хоть одного живого человека, они переходили от одного дома к другому. Подойдя к месту, где когда-то находилось правление сельсовета, девчата заголосили, и, обливаясь слезами, зарыдали. То, что предстало перед их глазами, было страшно, жутко... обгорелые почерневшие трупы односельчан: детей, стариков и женщин. Обгорелые, скрюченные: руки, ноги... несло гарью, приторным запахом, жареного мяса, оставшиеся в живых собаки жутко выли...
Видимо, каратели согнали всех жителей деревни в здание правления колхоза, заперли в нем людей, в том числе грудных детей, обложили соломой и дровами, облили бензином и подожгли. Солома, облитая бензином, горит ярко и быстро, особенно в теплый ветреный вечер, а вместе с соломой еще ярче разгораются и дрова. Под напором десятков человеческих тел, видимо, не выдержала и рухнула входная дверь. Она, обугленная валялась рядом. В горящей одежде, охваченные ужасом, задыхаясь, люди бросались бежать, но тех, кто вырывался из пламени, расстреливали из пулемётов. В оцеплении в тот трагический день стояли немецкие солдаты. Тех, кто пытался убежать, убивали на месте. Трупы обгорелых и пробитых пулями в неестественных позах односельчан, валялись вокруг останков здания правления. Они лежали вокруг, словно их смерть настигла на бегу. Сколько же бездушных карателей было за пулеметами, установленными у дверей правления, чтобы уничтожить жителей всей деревни? В огне сгорело все, что когда – то радовало людей, жителей деревни. Все было уничтожено полностью.... Девушки смотрели на все с застывшим ужасом в глазах. Галина – подружка, пошатнулась. Ее стошнило. Антонина подхватила ее своими слабыми руками.
- Мама, мамочка! – голосили девчата.
-Как же так? – услышали девчата сквозь рыдание старческий голос, вздрогнув от неожиданности, они оглянулись и увидели деда.
- Господи, дедушка, как же ты сюда добрался?
- Сам не знаю, - сказал он, опираясь на свою самодельную палку.
До этого пепелища дед добрался с большим трудом. Отдышавшись и оглядевшись вокруг, он вдруг схватился рукой за грудь. В одно мгновенье он почувствовал острую боль. Дышать было больно. Хватая ртом воздух, он громко застонав, опустился на землю. Он скончался тут же: сердце не выдержало. А кто же может равнодушно выдержать эту жестокую фашистскую расправу над мирным населением?
Антонина ошеломленно смотрела на происходящее. Мгновенно перестала плакать, слезы застыли на глазах. Все, что было перед ними невозможно пережить. Не было слов, не было слез, не было усталости. Только, поседевшие в один миг волосы, говорили о большом горе. Собрав, свои силы в кулак, девушки, нашли большой ров. Туда, как смогли, они перетащи тело дедушки. А, затем, и останки своих односельчан. Похороны закончили только к вечеру. Постояв немного у общей могилы, девчата отправились в лес....
Все – самое дорогое и близкое было покрыто пеплом, гарью, горькими слезами. Так, в один миг девчата остались без родных и близких....Сгорела в этот день Антонинина надежда и любовь, сгорел адрес Ивана... Недолгую, словно только начавшийся распускаться бутон, их любви, перемешанную девичьей стыдливостью, и юношеской напорисистой страсти и верностью, - бесцеремонно нагло раздавил, растоптал фашистский сапог. Природа не терпит пустоты. Только лесная дубрава и желтоглазая ночь навечно сохранят тайну девичьей любви, тайну зарождения в Антонине новой человеческой жизни. Уставшие и опустошенные, девчата вернулись на пасеку. Что дальше? Принять какое-то решение было сложно оставшимся одиноким девушкам. Но, желание отомстить за родных было сильно. Они решили найти партизан и с ними вместе сражаться за Родину.
- Как же нам собрать весь мед, чтобы взять с собой к партизанам? На чем все это увезти? На себе мы все это не сможем нести.
- Вначале надо найти партизан, тогда что-нибудь и придумаем. Принятое решение дало им силы. Прислушиваясь к ночной жизни леса, девушки присели на солому. Внезапно навалилась усталость. Эмоциональное потрясение, физическая нагрузка давали о себе знать, они уснули тяжелым сном, во сне вздрагивали от собственных криков, часто просыпались. Выспаться им так и не удалось в эту страшную ночь.. Антонина проснулась от яростного крика.
- Что это за крик? – первой вскочила Тоня и взяла в руки двустволку, которую она даже не знала, с какой стороны и как она стреляет.
Прислушиваясь ко всему, они услышали скрип повозки и стон, пронизывающий душу и окрестности дремучего леса.
- Смотри! – шепотом указала Галя в сторону.
В предрассветных сумерках они увидели силуэт повозки. Вскочив на ноги, они метнулись в сторону и спрятались за деревьями. Притаились. По - лучше, всмотревшись, разглядели повозку, на которой увидели мужчину и стонущую женщину. Седоки оба были молодыми людьми. Молодой мужчина был одет в красноармейскую солдатскую одежду. Девушки вышли из своих укрытий и приблизились к повозке.
- Здравствуйте, - первым заговорил он, растерянно глядя на них.
- А-А-А – громко стонала молодая женщина, хватаясь, за «выпирающейся» свой живот. У нее начинались роды. Схватки учащались, вызывая судорожную боль, от которой ее симпатичное лицо было искажено жуткими страданиями.
- Что мне делать? – растерянно говорил мужчина, - помогите ради Бога, пожалуйста!
Антонина легко вскочила в повозку, склонилась к роженице.
- Галя, скорей приготовьте нам горячей воды, - обернувшись к ним, она давала указания.
- А, вы мне не мешайте! Помогите Галине!
Красноармеец, с трудом спустился на землю, достал свои костыли, и, упираясь на них, обошел повозку, подошел ближе к жене, подержал ее руку, в своих.
- Держись, родная, я рядом! - Ободряюще погладил он ее по голове, - я иду за кипятком, - и поковылял в помощь к Галине. Костер разгорелся быстро, котелок наполненный водой, закипал. Антонина никогда не принимала роды, а тут она распоряжалась так, словно была настоящей повитухой. И молодая женщина, в муках родила двойню. От ее отчаянного крика, звенело в ушах, и стыла кровь в теле. Две малютки родились друг за дружкой. Антонина умело разрезала пуповины и завязала в узелок. Роженица во время родов потеряла много крови и обмякла.
- Эй, солдат! – окликнула Тоня, - подойдите ближе.
Роженица устало прикрыла глаза. Подошел муж, взял ее руки в свои.
- Спасибо тебе, родная, за наших детей! – страстно шептал он ей слова благодарности, его глаза наполнялись слезами.
Молодому бойцу повезло, он получил краткосрочный отпуск после тяжелого ранения. И он решил беременную жену отвезти к родителям. Проехать надо было несколько станций. Но поезд, на котором они ехали, попал под бомбежку, вот они и решили пробираться лесом. На костылях с болью в ногах и предродовыми приступами далеко не пройти. Немного пройдя пешком, они увидели от железнодорожного полотна одиноко стоящую повозку. Вот на ней они и приехали в этот лес, где наткнулись на левчат.
- Девушка, - слабым голосом заговорила роженица.
- Я слушаю вас, - Антонина склонилась перед ней.
- Вы замужем? – тяжело дыша, напрямую спросила она.
- Нет, смущенно ответила Тоня и покраснела.
- Я умираю. Вы очень добрая. Прошу вас станьте матерью моим детям. Мой муж Степан очень хороший человек. У него заканчивается отпуск, и он уедет на фронт.... – она умолкла. Затихла, но, словно набрав сил, вновь заговорила, - Я благословляю вас, берегите моих детей....
Первые лучи солнца, пробиваясь сквозь плотную завесу из листьев и веток деревьев в лесу, освещали начало нового дня. То тут, то там были слышны пение птиц, природа просыпалась, и своими голосами и звуками давала об этом знать. Роженица бледная, как полотно, лежала и с трудом пыталась, собрав последние силы говорить. И это ей удавалось с большим трудом. Напрягалась она из последних сил. Потрескавшиеся и сухие ее бледные губы, шевелились с трудом. Каждое ее слово сопровождалось тяжелым дыханием. Сказав слово, она отдыхала, чтобы с трудом сказать следующее.
- Ну, что вы? Какая глупость. С чего это вы умрете? Многие женщины на Руси рожали в поле, без врачей. Сами себе перевязывали пупки, заворачивали младенцев в подолы своих широких юбок и шли работать в поле. Вы сами воспитаете своих девочек. Все будет хорошо, – неуверенно и растерянно говорила Антонина, пытаясь ей возражать, и ободрить ее.
- Степа, Степа, - позвала она мужа. – Какое сегодня число?
- Я здесь, родная! Держись, любимая, все будет хорошо. Сегодня 2 августа 1941 года.
- Сегодня день Ильи, - вспомнила Галина. Мне моя бабушка рассказывала, что в этот день Илья – пророк, покровительствует роженицам. Сейчас, выпьете горячего чая с медом, и все будет хорошо. Все вокруг роженицы. цеплялись за ее жизнь, пытались ей помочь.
- Выпейте несколько глотков, - Глина преподнесла алюминиевую кружку к губам роженицы. Та слабо отстранила ее. Блеск в ее глазах угасал. Она была бледной.
- Девушка, дайте мне вашу руку, - слабо прошептала роженица. Она лежала в повозке, на соломе, в которой было много ее крови: в одной руке роженица держала руку Степана, в другой находилась рука Антонины. С большим трудом, из последних сил, она соединила их руки. Затем слабым порывом, взяла их в свои слабеющие и бледные, покрытые холодным потом ладони....
Степан и Антонина, не сопротивляясь, и не смущаясь, наблюдали, со страхом за умирающей роженицей...
- Какие глупости, я знаю, вы будете жить! – украдкой утирая слезы, свободной рукой, говорила Антонина.
- Степа, на кого дети похожи? – еле шевеля губами, спросила она мужа.
- На тебя, любимая моя! Такие же как и ты, красивые,. На тебя они похожи, любимая. Не уходи, прошу тебя! Не уходи! Не оставляй нас одних, прошу тебя!
- Это хорошо. Значит, будут тебе напоминать обо мне. Я тебя люблю, Степушка, и буду всегда любить, - пыталась улыбнуться роженица, - прошу, не бросайте детей. Девушка, спасибо. Простите меня....Я благослав....- на полуслове затихла она.
Договорить она не успела. Замерла. Стихла. В открытых ее глазах отражалось предрассветное утреннее небо.
Ошеломленные всем происходящим, все трое склонились над покойницей. Антонина закрыла ее глаза. Муж, опираясь на костыли, опустился рядом и поцеловал ее в лоб. Смахнул с глаз скудную горькую, мужскую слезу, с трудом поднялся, и тяжело опираясь на костыли, прихрамывая, ушел в лес. Новорожденные дети, запелененные в старые рубашки деда Мазая, спали ангельским сном, рядом на сеновале с остывающей мертвой их мамой...
- Что происходит вокруг? Чем же мы их будем кормить? – ужаснулась Галя.
- Галя, моя мама всегда говорила одну фразу: «Неисповедимы пути Господние» - сказала ей в ответ Антонина, - раньше я не могла понять смысл этих слов. Но теперь что-то проясняется. Мы только что потеряли своих мам, и тут же приняли в жизнь этих малюток. Возможно, их души, наших мам, вселились в тела этих малюток? И продолжают жить?
- Я не знаю, Тоня! Я вообще ничего не знаю и не понимаю. Одно точно знаю, что у меня больше нет слез.
- Дайте мне лопатку, - вернулся Степан, отец малышек.
Взяв лопатку в руки, он отошел недалеко, опустился на колени и стал копать. Могилу копал он долго. Похоронили роженицу тут же в лесу у березы. Из веток деревьев, он соорудил крест и воткнул в свежую землю. Затем, холм могилы забросали свежими ветками ели. Сборы были недолгими. Собрали, что смогли, и двинулись в путь. Антонина принесла охапку свежей соломы, и заменила окровавленные на сухие. Уложив старые одеяла, устроила малышей. С опаской оглядываясь, и прислушиваясь, они добрались до ближайшей деревни. Галину отправили в разведку. В этой деревне немцев не оказалось. Там смогли найти для детей бутылочки с соской и коровьего молока. Нашлась манная крупа, небольшой котелок. Набрав еды, и старой одежды, что приносили жители деревни, они отправились дальше. Так передвигаясь от одной деревни до другой, они добрались до деревни, что находилась недалеко от большой реки. В этой деревне остались, как и во всех предыдущих, только женщины, пожилые люди, да малые детки, да еще несколько инвалидов: один без рук, другой без ног, все остальные женщины. Мужчины все были на фронтах. Когда телега въехала в деревню, жители стали собираться вокруг. Многие ахали и сокрушались, увидев раненного мужчину, у которого распухла нога и на маленьких новорожденных детей.
- Что, детей - то мучить, осень то на пороге, - сказала одна из женщин.
- Места, всем хватит, – твердо сказала другая бабушка. И предложила Антонине остаться у нее с детьми.
- И то, правда! Устраивайтесь! Все, хватит шляться с маленькими детьми по свету! – сказала еще одна женщина. Все вокруг телеги зашумели так громко, что разбудили детей. Детский плач усилился.
- Ну, что стоишь, мамаша, укладывай детей в люльки в хате, - решительная старушка говорила таким тоном, что сопротивляться и отказывать ей, было бесполезно.
- Рабочих рук не хватает. Скоро наступит пора собирать картошку. И вам молодым женщинам работы будет много! Что с нас толку, со старушек?
- А мы будем с детьми сидеть. Подумайте о детях, неспроста у тебя, мамаша, молоко исчезло.
- От переживаний молоко всегда исчезает.
Антонина покраснела, но в ответ промолчала. Глядя на нее, промолчали Галина и Степан.
Подчиняясь их мудрым указаниям, подружки взялись за дело. Перенесли весь свой скудный скарб в хату, сменили пеленки детям, накормили их, и стали греть воду, чтобы детей искупать.
- А ты, сынок, пока твоя жена занимается детьми, поди, сюды, касатик,- подозвала она Степана.
Бабушка внимательно осмотрела рану на ноге, и стала лечить его заговорами и травами. Рана на ноге быстро пошла на поправку. Через несколько дней, он уже мог обходиться без костылей. А, однажды все услышали гул танков, проезжающих по мосту, и Степан, оставив своих детей Антонине, уехал на фронт, надеясь отыскать свою часть. Галина ушла в партизанский отряд. И вскоре погибла в одной из операций. Эту новость сообщили знакомые. Утраты близких и родных закаляли твердость духа у Антонины. Осень подарила большой урожай картошки, ягод и грибов. Только не ленись. Рядом река, полная рыб. Все это помогло выживать. Девочки подрастали, подрастал и ее ребенок под сердцем. Зима 1942 года оказалась холодной и суровой. Лес, расположенный у деревни изрядно поредел, на топку уходили деревья. Пережили эту суровую зиму стойко. Начались поворотные события и на фронтах. Антонина вначале получала от Степана скудные редкие письма. Потом письма прекратились.
В ночь 23 марта 1942 года родился Иван. Роды были легкими.
- Доченька, надо же какой богатырь родился! – говорила бабушка хозяйка, принимая роды, - недоношенный семимесячный, но богатырь!
- Почему семимесячный? - спросила Антонина, поглядывая на сына.
- Как же почему? – удивилась бабушка, - твои дочки родились в начале августа. Вот и сосчитай.
Бабушка - хозяйка оказалась отличной повитухой. Так, Антонина, неожиданно для себя, стала матерью троих детей. Долгими холодными ночами, Антонина сидела у колыбелей подрастающих детей, убаюкивая их, она удивлялась превратностям Судьбы – все в одно мгновенье и потери и неожиданные приобретения. Записала она всех троих детей на фамилию своего любимого человека Ивана Смолия. Дети подрастали и радовали Антонину. Окончилась война. Степан вернулся возмущавшимся мужчиной.
- Степан, вы не обижайтесь на меня, но детей я записала на фамилию отца моего сына.
- Тонечка, вам большое спасибо за них.
- А где отец вашего сына?
- Не знаю, - тихо ответила Антонина и глубоко вздохнула.
- Так пусть же у наших детей будут и папа и мама.
Так они и сошлись. Степан, чтобы у всей семьи была одна фамилия, при регистрации, сменил свою фамилию на фамилию жены, которая записалась на фамилию отца своего сына. Тихо построили свой дом, родили еще одного ребенка. Так и прожили они душа в душу, каждый, сохраняя, в сердце память о своих любимых. Годы пробежали быстро, вот и сын больше года отслужил в Армии...
Антонина Николаевна вспоминая прошлое, задремала. Во сне она увидела отца своего сына, который подошел к ней и поцеловал ее. Затем. улыбаясь, помахал ей рукой и растворился. Вдруг она проснулась и приподнялась. Оглядела комнату, где всюду чувствовалась заботливая женская рука. В сердце будто вонзили острие ножа, на нее со стены смотрели глаза любимого.... босая, она подошла ближе к портрету, что висел на стене.
- Эх, Ванюша, - тяжело проговорила она, - Ванечка!
На нее с портрета смотрели милые сердцу, веселые глаза. Эти глаза, озорно улыбались и говорили: «Тонечка, все нормально! Жизнь продолжается».
- Ты, прав Ванечка, жизнь продолжается, - вслух сказала она. Твой сын Иван такой же красивый, как ты. Он очень на тебя похож. Две капли воды. Я рада, что мы все встретились. Спасибо тебе!
Ей показалось, что в комнату, где она находилась, ворвался какой - то еле уловимый дух, коснулся ее и улетел. На душе сразу стало спокойно и легко. Улыбаясь, этому вновь рожденному ощущение в душе, она, накинув халат, вышла во двор. Да, здесь родился и жил ее любимый. На душе было светло и хорошо. Только настоящая любовь дарует тепло душе. Оглядев двор, она увидела в глубине, под деревьями стол, где сидели ее родные.
- Ну, что Мария Егоровна, договорились?- услышала она голос мужа.
- Как ты, сынок меня назвал? – улыбнулась Мария Егоровна.
- Простите, мама. Едем с нами? Родные должны жить вместе одной большой семьей?
- То, то! «Мама» и это правильно! – засмеялась Мария Егоровна в ответ.
- А, вот и наша Тонечка! – встал навстречу к ней Степан.
- Доброе утро, мои родные! – улыбнулась им Антонина.
- Как ты себя чувствуешь? – подскочил сын Иван.
- Выглядишь отлично,- Степан подошел к ней, обнял.
- Здравствуйте, мама! – подошла Антонина к Марии Егоровне, обняла ее, - как вы себя чувствуете?
- Я чувствую себя хорошо, доченька! А как же иначе, ведь я обрела свою большую семью. Старушка крепко прижалась к ней. Иван и Степан радостно подскочили к ним, и крепко обняли своими руками. Соседка, смотрела на них, улыбаясь, шмыгала носом и утирала слезы радости. Она огляделась вокруг, и увидела, что многие соседи пришли полюбоваться долгожданному счастью Марии Егоровны. Наполненное любовью и радостью, ее сердце, наконец-то притянуло к ней потерянную семью. Воистину, Божественная любовь в душе дарует радость людям!