И я, молодой, но седой

Когда жизнь моя снилась мне

И не думал, что с этой бедой

Пожалею о каждом дне.

Автор.

Как обычно, вышел курить к парадной. Дома невмоготу. Жена сутки назад замочила огурцы, неимоверно дорогие в этом году, немного, на зиму. Они так и стоят в ведерке. Состояние прострации, в котором мы пребываем, непреодолимо. Я ее понимаю. Но я хотя бы пишу. Ей намного тяжелее.

Очень редко я слышу от нее какие-то жалобы, хотя с каждым днем приходит очередная напасть, с которой приходится справляться.

Умирают родные и близкие, растет процент Прихватбанковского кредита, взятого еще на похороны отца, тяжело и безвозвратно больна мать. В мае мы собирались уехать. Теперь, по прошествии пяти месяцев со дня страшной трагедии, я понимаю, что уехать невозможно. Так же невозможно, как и жить здесь. Видимо, все, что происходит с нами, делается кем-то для того, чтобы мы не уехали.

С радостью бы отправил отсюда детей, но они с самого начала отказались даже от мысли об этом.

Теперь я понимаю, что они, в своем юношеском максимализме, были намного мудрее меня.

Уехать не выход. Везде, куда бы мы не приехали, мы будем чужими.

Мы – открытые, веселые когда-то, общительные, с неистребимым южным мягким выговором, всегда будем НЕ ТАКИМИ. И за первым порывом сделать добро, неотвратимо придет неприятие : зачем приперлись, почему не сделали ничего у себя на месте.

И вправду, зачем переться?

Здесь, где каждый камушек о чем-то напоминает, неимоверно тяжело. Но, когда тебе пишут люди, вынужденные уехать, чтобы спасти жизнь, понимаешь, что им не легче. Им, пожалуй, еще тяжелее, чем тебе, потому что, зная, что здесь происходит, они неимоверно тоскуют по тому, от чего ты здесь воешь. По светлому городу, по трамвайным дебатам, по зеленым улицам своего дома. Дома, в котором хозяйничают фашисты.

И этого ничем не исправить. Никакими митингами в Европе, никакими публикациями в Интернете. Ничем. Только войной. Поэтому многие из них воюют в Новороссии. Иногда я получаю от них весточки, иногда по нескольку дней исхожу на мыло, не получая известий. Может случиться разное. В любой момент. Так же, как и с нами, здесь, в Одессе. Поэтому я пишу, чтоб они берегли себя и были осторожны, а они в ответ пишут мне : Будь осторожен,. Не высовывайся. Не лезь на рожон. Они были в аду. Они знают, каково это.

Только те, кто смутно представляет себе, что здесь происходит, могут так легко упрекать нас.

Но они даже не понимают, что поговорить в скайпе с Россией можно так, что пропадешь в  СБУ, А НАПИСАТЬ НА СТЕНЕ вКОНТАКТЕ   И СГИНУТЬ ТАМ ЖЕ, в СБУ, БЕЗ АДВОКАТА И СВИДАНИЙ С РОДСТВЕННИКАМИ.

Верю, что в мирной жизни невозможно понять, что тебя в любой момент ради денег(смешных денег, кстати) сдаст престарелая патриотка-соседка, с которой ты много лет живешь рядом. И что она НЕ ПОЙМЕТ при этом, ЧТО она сделала. Потому что она будет искренне верить, что сделала все правильно. Во благо страны. Во имя ее единства. Чтоб скорее настала мирная жизнь, которой угрожает Россия, воюя на Донбассе.

Понимаю, что оттуда кажется таким простым взять охотничье ружье и выйти на улицу, чтобы сражаться с фашистами. Это когда смотришь новости в Интернете. А не тогда, когда мимо по мирной осенней улице проезжает танк. И не тогда, когдаслушаешь невольно разговоры сумасшедших, и понимаешь, что  за твои благие намерения они легко ударят тебя в спину. Потому что не фашисты, а ты – их враг. Враг  вбитой в голову едынойкраины, прапоров, вышыванок, традиций и прочей хренотени. Иногда пробивает лучик солнца. Недавно пожилая женщина, не на секунду не задумавшись, сказала мне : -А эти сволочи продолжают там убивать мирных людей.

Ни на секунду не задумавшись, как будто ЗНАЯ, что я свой. И стало светлей. И я поверил, что я в прежней Одессе. Не в той, что находится как будто за тысячу километров от меня. А в той, где я прожил жизнь, радовался и печалился, воспитывал детей, заканчивал Универ, которой неимоверно гордился, которую люблю до сих пор.

Я теперь ПОНИМАЮ ужас собеседника, узнающего, что говорит с украинцем, а в первый раз недели полторы не мог прийти в себя. Вот тогда я не МОГ ПОНЯТЬ, отчего он так со мной разговаривал, и хотя мы давно друзья, и много общаемся, ядо сих пор помню оцепенение, в которое впал от такого разговора впервые.

Ничего, ничего, все нормально. Сытый голодного, гусь свинье...

А начал я с того, что вышел курить к парадной.

И не узнал человека, который радостно со мной поздоровался. Потому, что не видел его года два, и потому, что изменился он до неузнаваемости.

Помню, дышал на него ядом в 2004 , когда рассекал он на своем джипе в колонне с оранжевыми стягами. Выборы прошли, страсти улеглись, то помогал он разбираться с кавказцами, приставшими к моим девчонкам во дворе, то воевал с гагаузами, терроризировавшими всю парадную громкими гулянками, то как-то вечером не пожалел назначенного свидания и сиденья джипа, чтоб спасти дворовую собаку, которую наркоман пырнул ножом. И ветеринару заплатил, увидев, как я лихорадочно пересчитываю копейки.

И что-то я стал к нему хорошо относиться. А потом он вроде в Киев уехал, работу ему предложили. И вряд ли узнал бы его сейчас, если б не прежняя улыбка и нетрезвая хрипловатость голоса.

Собаки его любили. Моя нынешняя помоечная сразу начала рычать и лаять. Вместо простой короткой стрижки – короткий майдаунский горшок с выбритыми висками и затылком. Вместо веселых глаз – нечеловеческие ледяные дырочки. Маникюр, золотая серьга в ухе, лоснящееся лицо человека, посещающего СПА-салоны и массаж, сытая осанка человека. Умеющего пожрать, и знающего толк в еде.

Но и это бы ничего. Просто я ощутил знакомый холод в позвоночнике. Холод от человека, убивавшего других. Я всегда чувствую этот холод, будь это уголовник, мент или майдаун. Это ощущение ни с чем не спутаешь. Особенно, когда постоишь на Куликовом  сразу после бойни. Не забудешь и не спутаешь.

И, глядя в ледяные глаза вернувшегося соседа, я вспомнил репрессии в Харькове и Одессе, и то, что 14 октября собираются они проводить в Центре нацистский марш, и то, что есть сигналы о повторении кровавых событий в Харькове и Одессе. И, возможно, еще более кровавых. Им хорошо платят за кровопролитие. И они съезжаются сюда, чтобы заработать денег. На золотую серьгу, навороченный джип  и вкусную жрачку. Убийства и террор для них – всего-навсего работа.

Я понимаю вас. Вы вряд ли знаете, что такое – человек, никогда не убивавший себе подобного и человек, многократно убивавший. Особенно, если последний вооружен. И к тому же поддерживается властями страны, где арестовывают жертв, а убийцы идут в депутаты Верховной Рады. И когда вы знаете, что, возможно, именно улыбающийся сытый сосед придет тебя убивать, если на тебя донесет соседка, которую ты знаешь с детства или ты выйдешь на улицу с охотничьим ружьем, которое ты давно продал с голодухи, и выступишь один против упоротого стада, вооруженного автоматами.

Вы не понимаете, что я не оправдываюсь.

Не понимаете, что меня не задевают ваши булавочные уколы.

После Михалкова, злорадно верещавшего фальцетом, что русские не придут в Одессу, после Стасика Говорухина, который стал тем, кем он стал, на Одесской киностудии, и легко променявшего Одессу на Москву, а Одесскую киностудию на Мосфильм, который, сидя в Москве пригрозил нам тем, что НИКОГДА  не приедет в Одессу, после Шария, отдыхающего в Италии и оттуда вещающего , что ВСЕ МЫ, ОДЕССИТЫ, готовы сделать 2 мая праздником и он лично  копейки ломанной не даст за Одессу, мне, поверьте, уже совсем неинтересно читать попреки в наш адрес. А пишу я потому, что иначе буду сидеть в ступоре, как жена, и тогда мне сорвет голову.

Я понимаю вас, тех, кто пишет мне гневные слова, потому что где-то в подсознании вы воспринимаете меня как трусливого хохла, который ничего не хочет сделать для своего спасения, а только скулит, и взывает к сочувствию, и требует чего-то.

На самом деле я не скулю и не требую сочувствия именно потому, что понимаю вас. Потому, что на сегодняшний день тупая, трусливая Украина прогнулась под фашистов, и страшные, татуированные, упоротые рожи, разукрашенные жовто-блакытным, закрывают от вас тех людей, которые НА САМОМ ДЕЛЕ пытаются выжить, и не всегда могут. И умирают, и не получают зарплат, и едят по нескольку дней на ужин жареный хлеб, сдобренный чесноком, и работают с двумя высшими образованиями посудомойками и уборщицами, потому что им выпало несчастье родиться на этой земле, которой они не нужны, а на любой другой земле они все равно будут ЧУЖИМИ, потому, что жили и родились в другом месте. И еще потому, что родились в ТАКОМ месте.

И, прежде чем ваши руки потянутся к клавиатуре, чтобы написать мне гневную отповедь, посмотрите видео, которое я выкладываю для вас в конце статьи.

Это то немногое, что осталось у меня от моей прежней жизни. От города, где я родился, вырос, воспитал и выучил своих детей, где знаю каждую улицу и каждый переулочек, и откуда не могу уехать, потому, что это МОЙ ГОРОД. И он меня не отпускает, и я без него сдохну. Или в нем сдохну, неважно.

Посмотрите, как нас много, тех, кого вы не видите за скачущим желто-синим стадом, как много среди нас людей разного пола и возраста, разного достатка и уровня жизни, посмотрите на ребят, охраняющих нас по бокам колонны, вглядитесь в их лица, вспомните о том, что многих из них нет в живых, а многие воюют и тоже могут быть убиты.

Вспомните о том, как мы были счастливы.

Представьте себе, что с нами будет.

И воздержитесь. Не пишите. И не повторяйте наших ошибок.

Берегите свою страну. Не давайте ее убить.

Я знаю, как трудно поверить, что все мы, шедшие в той весенней колонне, любим Россию. Что встречаем русский Новый год, смотрим только российские новости в Интернете, переживаем за родной Донбасс.
И, выживая в нищете и геноциде фашистского режима, иногда ночью ПУТЕШЕСТВУЕМ С ЯНДЕКСОМ ПО ЛЮБИМОМУ ПИТЕРУ или вспоминаем время, когда это была и наша страна, где нас встречали, как своих, неважно, откуда бы мы не приехали.

Вспомните о том, что химики не работают, потому что нет российских реактивов, русисты не работают, потому что запрещают русский язык, заводы останавливаются, потому что нет заказов из России, и Одесса умирает, потому что не дала отпора фашистам и россияне перестали сюда ездить.

Ну, а не сможете удержаться – пишите.

Я вас понимаю.

 Виктор Гром.