На фоне других постсоветских стран политическая жизнь Украины выглядит как пестрый бал-маскарад со множеством действующих лиц. Историк Михаил Пискунов считает, что причины этого следует искать в особенностях процесса приватизации в Украине и перипетиях борьбы экономико-политических групп.

  В перечне стран, составлявших социальное и экономическое ядро Советского Союза (Белоруссия, Казахстан, Россия, Украина), Украина резко выделяется необычной насыщенностью своей внутриполитической жизни. Такая пестрота на фоне унылой политической «стабильности» других указанных государств, вызывает удивление: каковы движущие силы украинского политического театра и можно ли предположить, каким будет его ближайшее будущее?

  Со стороны украинская политика смотрится, как феерический политический бал-маскарад с множеством как внутренних, так и внешних действующих лиц, которые в зависимости от обстоятельств меняют свою идеологическую окраску быстрее, чем зритель успевает это заметить. Отчаявшись разобраться в деталях этого калейдоскопа, многие люди, в том числе и многие украинцы, предпочитают отдаться на волю идеологических волн и выбрать самый простой фокус зрения — этнический, который обладает тем привлекательным свойством, что не требует никаких дополнительных размышлений и ориентирован сразу на действие, а все конфликты объясняет самим фактом наличия различных этносов. В этой статье я буду действовать иначе: попытаюсь объяснить новейшую политическую историю Украины через интересы и борьбу основных украинских экономико-политических групп.

  Причину своеобразия украинской политики, на мой взгляд, стоит искать в том, как на Украине проходила приватизация советской экономики. Этот процесс для всех современных постсоветских обществ имеет основополагающее значение, именно он определил специфику сложившихся в результате этого процесса политических форм. В отличие от российской, украинская приватизация в 90-е годы носила гораздо менее «сплошной» характер.

Выходец из советского директорского корпуса, Леонид Кучма, судя по всему, не видел большого идеологического смысла в тотальной приватизации советского наследия, в противоположность гайдаровской команде реформаторов. Если режим Ельцина часто называют «семейным», то в еще большей степени эта характеристика справедлива для режима Кучмы. Приватизация при Кучме носила выраженный «семейный» характер: глава государства по возможности помогал своим родственникам и близким людям получить некоторые «вкусные» государственные активы и заказы^₁. Подобным образом получил свое состояние наиболее богатый человек Украины того времени — шурин президента Виктор Пинчук.

   Важно отметить, что из-за конъюнктуры мирового рынка в последнее десятилетие XX века большая часть промышленного производства в странах бывшего советского блока не могла стать источником накопления капитала — скорее наоборот, советские индустриальные гиганты требовали больших первичных вложений. Соответственно, в 90-е годы украинский сегмент советской промышленности, состоявший преимущественно из машиностроения и металлургии с их сложными производственными цепочками, мало интересовал будущих олигархов. Счастливым исключением из этого стал советский топливно-энергетический сектор и обеспечивающие его связанные с государством транспортные сети.

  Транспортируемый в Европу по украинским и белорусским газовым трубопроводам российский газ стал для всех трех стран настоящей «дорогой жизни». В случае Украины этот газ позволил причастным к его транспортировке чиновникам и бизнесменам монетизировать государственные должности и подряды с большой для себя выгодой. Конкретные обстоятельства этой «монетизации» оставим юристам, отмечу лишь только факт, что большинство людей, ставших впоследствии украинскими олигархами, сделали себе состояния именно на транзите российского газа.  И когда мировая конъюнктура, прежде всего цены на металл, в начале нулевых годов изменилась, то именно на эти «топливно-энергетические» деньги,  была проведена «большая приватизация», в ходе которой были окончательно приватизированы украинские крупные промышленные предприятия. Таким образом, только к концу второго президентского срока Кучмы можно говорить об окончательном складывании по всей стране финансово-промышленных олигархических кланов, тесно связанных с украинским государством. И большую часть нулевых годов приватизация украинской промышленности продолжалась в интересах этих кланов. Так, в отличие от России, доля госсектора в украинской экономике ежегодно снижаласьвплоть до кризиса 2008 года, когда это снижение остановилось из-за обрушения украинской промышленности.

  Специфика любого постсоветского общества, не успевшего за годы приватизации полностью расстаться со своей промышленностью, заключается в том, что после достижения определенного «дна» общественно-экономического разложения процесс приватизации в нем сменяется концентрацией — крупные собственники начинают буквально по кусочкам собирать отдельные предприятия в огромные холдинги, восстанавливая разрушенные советские производственные цепочки под своей крышей. Так было в России в конце девяностых годов, это же происходило и на Украине в нулевые. Однако украинская концентрация предприятий, в отличие от российской, едва ли укрепляла украинское государство, наоборот она вела ко все более усиливающейся регионализации страны. Как и в России, концентрация происходила вокруг владельцев исторически самых сильных советских предприятий. Становой хребет украинской экономики и ключевые статьи украинского экспорта — это машиностроение и металлургия. И основные предприятия этих отраслей сконцентрированы преимущественно в Днепропетровской и Донецкой областях. Поэтому неудивительно, что эти области в 2012-13 годах вносили в украинский ВВП значительный вклад — 10,14 и 11,7 процентов соответственно; при этом их доля в экспорте, который приносит столь необходимую стране валюту, соответственно 14,18 и 17,82 процента. Больше них в ВВП и в экспорт вносил только город Киев (18,89% ВВП и 22,15% экспорта), что неудивительно для столицы страны-наследницы сверхцентрализованного Советского Союза. Однако одновременно Киев потреблял 42,38% украинского импорта, что вряд ли позволяет считать его производительным регионом украинской экономики.

   В принципе ни для кого не секрет, что входящие в условный Юго-Восток украинские регионы составляют около половины населения страны (приблизительно 20 млн. человек), и на них же приходится большая часть производительной экономики страны (более 45% ВВП), из их же продукции в основном формируется украинский экспорт (более 55% экспорта). Российская государственная пропаганда и пророссийская пропаганда в Украине не первый год спекулируют на этой особенности украинской экономической географии, представляя перманентный политический кризис в стране итогом культурного противостояния «пророссийских» регионов-доноров «бандеровским» регионам-иждивенцам. Между тем, реальное политическое противостояние на Украине последнего десятилетия не имеет никакого отношения к «культурным войнам». Государственные посты и экономические активы делят между собой выходцы из одного и того же украинского макрорегиона — Юго-Востока. А реальное содержание этой политической борьбы это не Запад против Востока, а Днепропетровский чиновничье-олигархический клан против Донецкого.

  Если Донецкий  клан, пропагандистскими усилиями всех сторон постоянно на слуху, то Днепропетровский клан как бы растворился в зловещем образе «бандеровца». А ведь биографии целого пула топовых украинских политиков так или иначе связаны с Днепропетровском. Приведу несколько биографических фактов и небольшой экскурс в историю межклановой борьбы на украинском политическом Олимпе.

  Самым могущественным выходцем из этого города в новейшей истории страны был первый президент Украины Леонид Кучма.

Он открыл доступ к общенациональной политике многим своим землякам, но сам, по-видимому, старался оставаться в положении «над схваткой» различных кланов, ориентируясь скорее на свою «семью». Эта «семья», возглавляемая уже упомянутым Виктором Пинчуком, формально также является частью Днепропетровского клана, но это скорее его лоялистская часть, ради своего присутствия во власти готовая к компромиссам. Это особенно ярко проявилось в конце второго срока Кучмы, который ознаменовался союзом президента с Донецким кланом, представитель которого, Виктор Янукович, стал его преемником.

Союз был скреплен приватизацией «Криворожстали»: этот советский гигант по заниженным в разы ценам (800 миллионов долларов против рыночной цены в 5 миллиардов) достался Ринату Ахметову (донецкие) и Пинчуку («семья»). Впоследствии Днепропетровскому клану (его антикучминской части) в ходе первого Майдана удалось разрушить планы президента и восстановить свои позиции во власти. А «Криворожсталь» в результате громкого процесса была реприватизирована по рыночной цене почти в 5 миллиардов и вошла в состав мировой стальной империи индийца Лакшми Миттала.

  После Кучмы вторая самая известная днепропетровчанка это, разумеется, Юлия Тимошенко.

Ее биография более менее известна по сопровождающим Юлию Владимировну судебным разбирательствам — особенно та ее часть, которая связана с еще одним выходцем из Днепропетровска Павлом Лазаренко. Последний в 1996-1997 годах возглавлял украинское правительство и именно при нем стали возможны различные теневые схемы торговли транзитными энергоресурсами, благодаря которым и появились серьезные капиталы Днепропетровского клана. Несколько менее известно, что и бывший исполняющий обязанности президента Украины Александр Турчинов,в конце восьмидесятых годов возглавлявший отдел агитации и пропаганды Днепропетровского обкома комсомола, в 1992 году руководил комитетом по приватизации в администрации Днепропетровской области и также был связан с Павлом Лазаренко.

  Самые известные олигархи из Днепропетровска это Геннадий Боголюбов и Игорь Коломойский.

Долгое время с ними была связана медиа-империя Сергея Тигипко, который к нулевым стал тяготеть скорее к «семье» и Донецкому клану.

При этом нужно отметить, что до второго Майдана и последовавших за ним событий эти оппозиционные олигархи были скорее «младшей ветвью» Днепропетровского клана, в то время как его «старшие» представители (Лазаренко, Тимошенко, Турчинов) предпочитали бизнесу  непосредственное участие в украинской политике.

   Теперь самое время поговорить об украинском государстве, его бюрократическом аппарате. Для переживших приватизацию постсоветских государств можно эмпирически вывести закономерность, которой похоже они следуют в своей политике: на смену либерализации экономики приходит усиление роли государства в экономическом администрировании. Это происходит, возможно, потому, что структура советского единого промышленного комплекса такова, что простой корпоративной концентрации предприятий в рамках финансово-промышленных групп для их связного функционирования недостаточно. Логичным продолжением концентрации на новом уровне является прямое вмешательство государства в хозяйственный механизм, связывание сотен промышленных цепочек политической волей государства, которое, таким образом, функционально принимает «квазисоветскую» форму. 

   Условно назовем процесс реализации этой закономерности «путинизацией» — условно, потому что в той же Белоруссии он был реализован Лукашенко гораздо раньше и с большим относительным успехом, чем это получилось у Путина в России. В том, что «путинизация», по крайней мере, адекватна задачам, стоящим перед промышленностью постсоветских стран (вне зависимости от того, как мы оцениваем ее политически), можно легко убедиться, если на материалах Белоруссии, России и Украины посмотреть уровень роста ВВП в последнее десятилетие и его отношение к показателям 1990 года. С учетом кризиса 2008 года ВВП Украины в 2005 — 2012 годах вырос на 13,7%, России на 35,8%, а Белоруссии на 66,4%.  При этом в 2013 году украинский ВВП составлял лишь  69,4% по отношению к 1990 году (в 2008 году, перед кризисом, эта цифра была не намного лучше — 74,2%). Эту разницу нельзя свести к выгодам от нефтегазовой ренты, поскольку и Украина, и Белоруссия за счет транзита также причастны к преференциям от российского нефтегазового экспорта. Думаю, что причины украинского экономического провала по сравнению с соседями заключаются как раз в том, что ее экономика остается фрагментированной в рамках региональных кланов и не защищается на общенациональном уровне патерналистским администрированием своего государства.

  Почему украинское государство, остающееся по-советски централизованным и необходимым в жизни страны, тем не менее, не может консолидироваться и поставить под свой контроль олигархические группы, объединив в себе свои и их интересы? Ответ на этот вопрос лежит в двух плоскостях. Во-первых, аппарат насилия украинского государства все два с половиной десятилетия его существования в новом качестве был феноменально слаб. И дело не в технической и количественной слабости украинских силовиков — в наследство от СССР Украине достался образцовый государственный аппарат насилия и мощнейший военно-промышленный комплекс. Думаю, что причина того, что в какой-то момент украинские армия, милиция и спецслужбы стали лишь еще одним средством монетизации государственных должностей, заключается в их нелояльности руководителям украинского государства, в отсутствии у них решимости применять силу и идти до конца за интересы своих патронов. Тут стоит попытаться представить себе психологию бойцов и руководителей силовых ведомств, которые даже среди бюрократического аппарата являются отдельной стратой. Будучи оторванными от общества, они плоть от плоти государства, которое не только является их основным источником средств к существованию, но и той призмой, через которую они смотрят на мир. Для воспитанных в советской традиции государственного патриотизма украинских офицеров (а эта традиция в стенах военных училищ вряд ли исчезла  и со смертью СССР) украинское государство, раздираемое бесконечной грызней враждебных кланов за право контролировать связанные с центральной властью доходы, бесконечно далеко от столь дорогого им образа абстрактного государства-Отца, которое опекает и защищает своих граждан-детей. За такое государство трудно убивать кого-то другого и еще труднее умирать самому. Неудивительно, что с началом гражданской войны на Донбассе большое количество украинских силовиков стали явочным порядком саботировать приказы своего киевского руководства.

  Другая часть ответа на вопрос о причинах относительной слабости украинского государства состоит в разнонаправленности интересов украинских олигархических групп. Государство просто не может объединить вокруг себя всех олигархов, если их коммерческие устремления противоположны. Проиллюстрирую многовекторность украинской экономики структурой украинского экспорта и динамикой ее изменения в последние два десятилетия. Сразу после обретения независимости основными торговыми партнерами страны были, разумеется, бывшие советские республики — в основном Российская Федерация и Белоруссия. За годы независимости конкуренцию этим рынкам постепенно стал составлять рынок ЕС. Если в 1996 году более 40% внешней торговли страны приходилось на РФ и около 20% на страны ЕС, то в 2006 году эти цифры составили 27 и 30 процентов соответственно⁴. Последовавший затем кризис сохранил структуру экспорта приблизительно на том же уровне, но неблагоприятная тенденция для российского рынка никуда не исчезла. Соответственно, для олигархов и бизнесменов,  ориентированных на различные, зачастую враждебные друг другу рынки, вопрос о внешнеполитических блоках и направлениях экономической интеграции отнюдь не является праздным. А соблюдение таких разнонаправленных интересов различных властных групп украинское государство просто не в состоянии обеспечить. В этом ключе показательно, что той искрой, из которой разгорелся второй Майдан стал срыв подписания экономического соглашения с ЕС, которое само по себе в плане евроинтеграции для Украины еще ничего не гарантирует.

  Тем не менее, нельзя сказать, что в функционировании украинского государства тенденция к «путинизации» никак себя не проявляет. Наоборот, бесконечный политический кризис последних полутора десятилетий является прямым следствием того, что под властью то одного, то другого клана украинское государство пытается максимально усилить свою роль и в процессе этой попытки создает условия для того, чтобы государственная власть оказалась свергнута — интересно, что ни один Майдан не был организован оппозицией самой по себе, а вызывался к жизни наступательными инициативами Киева. Уже Кучма на излете своего правления считал возможным, опираясь на «семью», раскалывать Днепропетровский клан, взаимодействовать с Донецким кланом и даже говорить о возможном пересмотре итогов приватизации. Последовавший за этим первый Майдан восстановил равновесие в украинской власти.

  Однако год спустя, уже при новом режиме этот баланс сил между государством и сиюминутными интересами кланов оказался снова нарушен в связи с деятельностью Юлии Тимошенко.

Показательно проведя реприватизацию «Криворожстали» на рыночных условиях, Тимошенко затем навела порядок в приватизационном законодательстве страны и сделала проведение этой процедуры чуть менее коррупционным. Этим она фактически продемонстрировала задатки «Путина в юбке». В ответ произошел, наверное, самый комический из всех украинских политических кризисов, когда проющенковская часть «оранжевой коалиции» вместе с «донецкими» сместили чрезмерно самостоятельного премьера с ее высокого поста. Наконец, после 2010 года дождавшийся таки своего реванша Янукович за несколько лет ближе всех своих предшественников подошел к тому, чтобы надолго объединить вокруг украинского государства все крупнейшие олигархические кланы страны и в виде очередного постсоветского полудиктатора благополучно «окуклиться».

   Косвенно укрепление роли центра при режиме Януковича доказывается выросшими масштабами коррупции в Украине — в постсоветских реалиях коррупция на высшем уровне является прямым следствием централизации власти. Ему  относительно долгое время удавалось опираться на Донецкий клан, склонную к конформизму часть днепропетровцев, а также тех внефракционных крупных бизнесменов, которые получали выгоду от стабильности режима.  Но, как мы знаем, в конце концов удача изменила ему. Коалиция регионалов оказалась слишком хрупкой, в том числе потому, что значительную ее часть составляло, пользуясь термином времен Французской Революции, «болото» — бизнесмены, чья преданность любому украинскому режиму существует лишь до тех пор, пока он является политически успешным. Масштабы украинского политического «болота», демонстрирует тот факт, что не меньше сотни депутатов Верховной Рады, голосовавших за отставку Януковича в феврале этого года, одновременно голосовали за его «законы о диктатуре» в январе.

   Наконец, прежде чем завершить этот текст, нужно остановиться на месте украинского национализма в этой системе. Исторически украинский национализм был идеологией украинской советской диссиденствующей интеллигенции, преимущественно киевской. В конце 80-х — начале 90-х он на волне Перестройки на короткое время попал в топ украинской политики, но затем вплоть до начала нулевых оставался преимущественно маргинальным явлением, используемым властями от случая к случаю. Второе рождение украинского национализма произошло после того, как борьба Донецкого и Днепропетровского кланов оформилась в качестве основополагающего элемента украинской политики. В этой системе украинский национализм утвердился, по сути, как основная идеология противостояния «донецким» политикам и бизнесменам, которые, в свою очередь, в силу советской экономической и социальной структуры своего региона были идеологически ориентированы скорее на псевдосоветский патернализм.

  В форме национал-либерализма украинский национализм был возвращен в большую политику еще первым Майданом, однако в целом провальность политики Ющенко сделала это возвращение довольно коротким.

Второе возвращение украинского национализма уже в гораздо более брутальных формах началось  около 2010 года, когда донецкие снова встали у кормила украинской государственной власти. Тогда же переформатированная ультраправая партия «Свобода» неожиданно начала свой постепенный электоральный марш из Львова и Тернополя в Киев, а олигархи Днепропетровского клана, прежде всего, Игорь Коломойский, взяли на свое содержание те украинские фашистские организации, которые в 2014 году станут ядром «Правого сектора». Партии регионов, как уже неоднократно отмечалось, до определенного времени было выгодно существование националистов на политической арене, поскольку это позволяло им мобилизовывать свой электорат, а также раскалывало электорат «оранжевый».

   Однако практика этого года показала, что днепропетровцы, подняв национал-либеральные знамена, оказались способны подмять под себя националистов,  чего донецкие от них не ожидали .

По сути, майдановский триумвират Кличко и Тягнибока и Яценюка объединил против Януковича Львов, Киев и Днепропетровск при явном политическом доминировании последнего.

И неслучайно, что в текущей гражданской войне на Донбассе политическим и военным центром АТО являются не западные регионы страны и даже не Киев, где формально  находится командование украинской армией, а именно Днепропетровск, где при непосредственной поддержке ставшего губернатором Игоря Коломойского формируются наиболее боеспособные добровольческие соединения нового режима.

   Каковы   перспективы   нового   украинского   режима?     Выше   уже   отмечалось,   что тенденция к «путинизации» Украины в последние 15 лет никогда не прекращала своего действия. Ни один Майдан не смог остановить ее, максимум — отсрочить на пару лет. К тому же   диалектика   общественного   развития   такова,   что   даже   самая   радикальная   прямая демократия   может   за   считанные   месяцы   обратиться   в   диктатуру     меньшинства.   Что   и произошло со вторым Майданом на фоне идущей гражданской войны и скрытой российской интервенции.  

  Ведение   войны   требует   централизации   и   единоначалия.   В   свою   очередь степень ожесточения сторон делает актуальной перспективу экспроприации собственности проигравшего,   что   в   свою   очередь   заставляет   лояльные  украинскому  государству  кланы сплачиваться вокруг него. Важно отметить, что при этом государство не сводится к фигуре его лидера, в нашем случае это президент Петр Порошенко. Ирония судьбы в том, что пищепромовый олигарх Порошенко, выходец из киевского клана СДПУ(о), связан по рукам и ногам, с одной стороны, днепропетровцами на ключевых государственных должностях, а, с другой, националистами, попавшими в украинский силовой аппарат. К слову, насыщение последнего националистически мотивированными кадрами позволяет, наконец, украинскому государству преодолеть пресловутую импотенцию своего аппарата насилия.

   По большому счету Порошенко либо уступит своему агрессивному окружению, либо будет тем или иным образом   заменен   на   человека   более   лояльного   интересам   Днепропетровского   клана.   А интересы эти таковы, что перемирие на паритетных началах ни в коем случае не может быть заключено,   поскольку   это   1)   разрушит   структуру   с   таким   трудом   консолидированного днепропетровцами своих интересах государства 2) создаст условия для нового возвращения донецких к власти, то есть, вернет Украину в ситуацию  после 2005 года. 

    В то же время парадоксальным образом на «путинизацию», хотя и не с позиций украинского национализма, а с позиций квазисоветского патернализма, направлены и усилия ополченцев   Донбасса.   Интересы   войны,   ориентации   на   Россию   и   отсутствие   явной поддержки   «сепаратистов»   олигархами   Донбасса   вынуждают   их   строить   такие государственные формы, в которых роль прямого политического управления хозяйственным механизмом была бы чрезвычайно велика. Коллективная шизофрения лидеров «народных республик» по вопросу о национализации имущества Ахметова косвенно подтверждает этот тезис. Заключение перемирия на условиях федерализации этим лидерам так же не выгодно, поскольку в этом случае политическое значение их вооруженных отрядов снизится,  а сами они подпадут под влияние донецких олигархов — в первую очередь Ахметова.

   В тоже время, если   война   продолжится,   и   «сепаратисты»   переживут   следующие   несколько   недель генерального   наступления   украинской   армии   на   Донбасс,   то   в   условиях   деморализации лоялистских войск, сценарий контрнаступления сил ополченцев на запад перестанет быть фантастическим. В случае военных успехов ополчения на его сторону начнут переходить донецкие   и   днепропетровские   («болото»)   бизнесмены,   что   сделает   политический   облик «народных республик» более респектабельным, но вряд ли изменит их патерналистский акцент на активную роль государственного аппарата в управлении экономикой. 

   Таким   образом,   исходя   из   структуры   экономики   и   политики   Украины,   можно представить   себе   всего   два   краткосрочных   сценария:   в   случае   продолжения   войны «путинизация»   в   той   или   иной   форме   или   возврат   к   подковерному   противостоянию Донецкого и Днепропетровского кланов в случае федерализации. Нетрудно заметить, что на протяжении всей статьи я ни разу не упомянул  украинские народные массы  в качестве самостоятельного субъекта политики страны. Это не случайно. Несмотря на то, что Майдан в качестве института подразумевает прямую демократию народа, атомизированность рядовых украинцев и их неумение отстаивать свои коллективные интересы делают их что на Майдане, что на выборах и референдумах статистами в руках более организованных и сознательных государственно-олигархических групп. Пока у трудящихся Украины не появятся собственные организации, выражающие именно их интересы, а не интересы «нации», «Юго-Востока» или государства, демократический сценарий     политической жизни страны не   может быть реализован.