«Язык вражды» — что это?

Алексей Шмелев. Фото: postnauka.ru

Словосочетание «язык вражды» активно используется в последнее время как аналог английского термина «hate speech». Имеются в виду выражения, подразумевающие отрицательную оценку всех представителей некоторой социальной группы, объединенной по признаку пола, расы, языка, этнического происхождения, религиозной принадлежности и тому подобного

Понятие «языка вражды» следует отличать от понятия «речевой агрессии», то есть речи, при которой говорящий проявляет агрессию по отношению к адресату. Впрочем, «речевая агрессия» смыкается с «языком вражды», когда в агрессивной речи проявляется враждебное отношение к адресату на основании его принадлежности к некоторой группе людей.

Не относятся к «языку вражды» (в собственном смысле слова) выражения, содержащие сколь угодно резкую отрицательную оценку, если эта оценка не связана с принадлежностью к социальной группе.

Например, три самых известных русских писателя XX века, Нобелевские лауреаты, получали в советской прессе презрительные обозначения:

«литературный сорняк» (Борис Пастернак),

«литературный власовец» (Александр Солженицын),

«окололитературный трутень» (Иосиф Бродский).

Однако эти обозначения относились к конкретным лицам и не подразумевали отрицательной оценки каких-либо групп. (Конечно, в слове «власовец» выражена отрицательная оценка участников «Русской освободительной армии», но всем было ясно, что к Солженицыну это именование применяется не в буквальном смысле.)

Следует иметь в виду, что некоторые разновидности «языка вражды» у нас в стране преследуются по закону. Так, известная статья 282 Уголовного кодекса Российской Федерации ставит вне закона речь, направленную «на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично или с использованием средств массовой информации либо информационно-телекоммуникационных сетей».

Известны и проблемы, связанные с практическим применением этой статьи. Дело в том, что по смыслу закона ее применение требует доказательство прямого умысла. Однако, если вызывающие речи какого-либо лица возбуждают враждебное отношение к нему, а следом и к этнической или религиозной группе, к которой оно принадлежит, то очевидно, что к статье 282 этот казус не имеет никакого отношения.

Фото: wrnews.ru

Применение статьи 282 во всех случаях требует, среди прочего, лингвистической экспертизы высокого класса, и даже такая экспертиза может оказаться недостаточной.

Наконец, необходимо отличать отрицательную оценку тех или иных действий и враждебное отношение к людям, осуществляющим эти действия. Если кто-то высказывает резко отрицательное отношение к идолопоклонству, это нельзя считать проявлением «религиозной вражды»; о «языке вражды» можно говорить только в том случае, когда подразумевается враждебное отношение к язычникам (например, если в современном тексте их будут систематически называть «поганые идолопоклонники»).

Ярче всего «язык вражды» проявляется при использовании слов и выражений, в самом своем значении содержащих отрицательную оценку. Причем эти слова могут быть использованы таким образом, что отрицательная оценка оказывается не в фокусе внимания, а подается как нечто само собой разумеющееся, то, что вытекает из самой сути дела и не может быть оспорено.

Иногда считается, что использование «языка вражды» — удел журналистов. Однако на самом деле ассоциация «hate speech» с журналистикой определяется тем, что там это явление в большей степени оказывается публичным и тем самым на виду. Не случайно в уже упомянутой статье 282 противозаконными считаются только публичные высказывания (в первую очередь в средствах массовой информации).

Но «язык вражды» может активно использоваться и в повседневном общении, и потому касаться любого человека. Более того, когда речь не идет о судебном преследовании, объем понятия расширяется: сюда попадают не только высказывания, специально нацеленные на возбуждение вражды, но и такие, в которых отрицательная оценка по признаку пола, расы, языка, этнического происхождения, религиозной принадлежности и т. п. подается между прочим, так что говорящий может сам ее не замечать.

Как это работает

В основном в «языке вражды» используются языковые выражения, в значение которых встроена отрицательная оценка; она подается как нечто само собой разумеющееся. Например, наименования, с которыми уже заранее связываются какие-то отрицательные ассоциации. Причем, существенно, что такая связь возникает именно в соответствующем социальном окружении.

Скажем, какое-нибудь слово «фарисей», изначально не имело отрицательного ореола. На рубеже нашей эры были времена, когда фарисейство представляло собой одно из уважаемых течений в иудаизме. А дальше уже, в новозаветном контексте оно приобрело отчетливые отрицательные коннотации в большинстве европейских языков (и, в частности, в русском), стало ассоциироваться с лицемерием. Так что сейчас известные слова апостола Павла: «Я фарисей, сын фарисея», — требуют уже специального комментария.

Эти ассоциации не отменяются тем фактом, что один из самых известных фарисейских законоучителей, праведный Гамалиил, прославлен и нашей Церковью (память 2 августа старого стиля). А поскольку доктрина современного иудаизма во многом восходит именно к фарисейскому учению, скажем, в иудео-христианском диалоге слово «фарисей» сейчас лучше не использовать.

Если оно целенаправленно употребляется так, чтобы задеть представителя современного иудаизма, то, несомненно, представляет собою элемент «языка вражды». Но и в том случае, когда говорящий по неведению использует таком диалоге слово «фарисей» в значении «лицемер», оно может задевать чувства тех, кто ощущает свою преемственность с фарисеями прежних времен.

И, наоборот, слово «самарянин» в современном русском языке, так же как и в языке большинства европейских народов не имеет никакой отрицательной окраски. В западных странах долгое время действовала, да, вероятно, и сейчас действует организация «Добрые самаряне», спасающая людей, находящихся на грани самоубийства.

А вот на рубеже нашей эры в речи евреев то же слово имело отрицательную окраску. И задающий вопрос: «Не самарянин ли ты?» явно желал нанести некое оскорбление.

«Не самарянин ли ты? Не бес ли в тебе?» — это почти идущие рядом выражения. Я цитирую это в современном русском переводе, где эту окраску надо комментировать. Это вещи меняющиеся.

Или, скажем, в слове «азиат» изначально будто бы нет ничего обидного. Тем не менее, в контексте европоцентризма, это слово предполагает отсутствие способности овладеть некими достижениями высокой европейской цивилизации, то есть, нецивилизованность, некультурность.

В итоге слово «азиат» может восприниматься, как пример hate speech, направленный на принижение жителей целой части света.

Общение в публичном пространстве: следим за словами

Безусловно, может сложиться ситуация, когда человек не замечает, что становится ретранслятором «hate speech»; такое происходит во множестве случаев.

Например, используя слово «азиат» в значении «человек, не способный к пониманию высокой культуры», кто-то, возможно, и не задумывается о том, что это может задевать жителей половины континента. Но в этом случае налицо скорее необдуманность, а не намеренное принижение или выражение вражды к представителям какой-то группы. В более узком смысле «язык вражды» предполагает целенаправленные действия.

Но иногда граница между намеренным и невольным может размываться. Дело в том, что в современном мире очень распространена коммуникация, либо изначально массовая, как в средствах массовой информации, либо такая, которая может оказаться массовой, как в разного рода социальных сетях.

И вполне может случиться, что человек не имел в виду каких-то отрицательных чувств или оценок. А потом оказывается, что представители каких-то групп восприняли это на свой счет.

Трудности перевода

Одна из сложностей оценки «hate speech» состоит в том, что никакого  единого правила для проведения границы между обидными и нейтральными словами нет. Иногда здесь даже возникают своеобразные курьёзы.

Например, в английском языке слово «nigger» издавна было направлено на выражение пренебрежения, и, вероятно, отрицательной оценки. Слово «negro» такой оценки не имело, но стало восприниматься как таковое примерно с конца прошлого века. В политкорректной речи его начали заменять на «black» — «черный», в русском тексте, скорее, соответствующий слову «чернокожий».

Но примерно с начала века нынешнего это слово в свою очередь стало  недостаточно политкорректным; тогда возникла тенденция в отношении американцев заменять его на слово «афроамериканец». Очевидно, в применении к африканцам оно меняется на слово «африканец», а применительно к европейским жителям — на «афроевропеец» или что-нибудь в этом роде.

Но для русского языка ситуация несколько иная. Понятно, что для большинства носителей русского языка «негр» вообще не несет отрицательных коннотаций. Сочувствие к неграм издавна было частью русской культуры и, более того, некоторое время связывалось с обличениями расизма в западных странах и особенно в Северо-Американских Соединенных Штатах.

Фото: eurosmi.ru

Слово «чернокожий» как раз скорее будет восприниматься как несколько пренебрежительное. Ну, а «афроамериканец» вообще будет нейтральным только для людей, ориентированных на западное словоупотребление; часто его используют в несколько ироническом ключе.

Здесь надо иметь в виду, что языки разные. Скажем, в английском нет грамматического рода и во многих случаях очень естественно для отсылки к именованию докладчика или лингвиста, если пол данного лица неизвестен, использовать составное местоимение “he or she”. Это будет подчеркивать, что в данной функции может выступать не только мужчина, но и женщина, и говорящий это учитывает.

В русском это невозможно, поскольку есть такие слова, как «докладчик» и «лингвист», и они относятся к грамматическому мужскому роду; поэтому приходится использовать местоимение мужского рода «он». Более того, именно эти слова (и, соответственно, местоимение «он») иногда используются даже в тех случаях, когда принадлежность лица к женскому полу достоверно известна. Слово же «докладчица», напротив, может восприниматься как излишне подчеркивающее пол и посему предполагающее некоторое пренебрежение.

Подобные изменения затрагивают даже церковнославянский язык. В течение долгих лет в молитве перед святым причащением говорилось: «пришедый в мир грешныя спасти, от нихже первый есмь аз». Сейчас многие священники, когда произносят вслух эту молитву (как бы от имени предстоящих), говорят «первый или первая», чтобы не возникало мысли, что они забыли о женщинах.

Достигаем обратного эффекта

В целом стремление к «политкорректности» можно приветствовать, поскольку оно направлено на то, чтобы не наносить людям обид. Но у него есть побочные эффекты.

Во-первых, преувеличенное внимание к потенциальным обидам приводит к тому, что они начинают возникать на пустом месте. Тогда заменять со временем приходится даже такие языковые выражения, в которых раньше никто не видел ничего обидного.

Во-вторых, если с каким-то явлением у каких-то людей устойчиво связаны отрицательные ассоциации, то эти ассоциации очень скоро возникают и у «новых», «политкорректных» средств выражения.

Так, в контексте антисемитизма первоначально нейтральное слово «жид», обросло отрицательными коннотациями и стало восприниматься как элемент языка вражды; поэтому его употребление в современной речи обычно рассматривается как неприемлемое.

Но примерно со второй половины двадцатого века, отчасти в ситуации появления государственного (и сохранившегося бытового) антисемитизма, в речи некоторых людей и слово «еврей» тоже начало звучать, как нечто, требующее замены. Впрочем, после падения Советского Союза еврейский вопрос сместился на периферию общественного сознания, и связанные с этим языковые сложности во многом ушли в прошлое.

Чего следует избегать

Есть наименования, которые изначально направлены на то, чтобы служить элементами языка вражды. Мне кажется, что разумно от них воздерживаться и, скажем, не называть старообрядцев «раскольниками».  Однако целенаправленное составление списков таких слов и выражений мне представляется неразумным.

Когда человеку сообщают о разновидностях грехов, о которых он, возможно, не подозревал, это может пробуждать к ним интерес. Точно так же, знакомя людей с разновидностями именований, выражающих или пробуждающих отрицательные чувства к тем или иным этническим или иным социальным группам, мы можем такие чувства разбудить.

Кроме того, предпочтительно не вставать в оскорбленную позу, когда по отношению к тебе используют «неполиткорректное» выражение, если ты понимаешь, что говорящий мог ничего дурного не иметь в виду. (Впрочем, в оскорбленную позу лучше не вставать никогда, а стараться либо обсуждать вещи по существу, либо вообще воздерживаться от их обсуждения.)

Здесь важно понимать, что отрицательный оттенок у слов и выражений может появляться и исчезать, и не всегда эти процессы подчиняются прямолинейной логике.

Скажем, слово «бизнес», заимствованное из английского языка, в котором оно оценочно нейтрально, в советское время приобрело отрицательную окраску (характерно толкование «Малого академического словаря»: «Деловое предприятие, ловкая афера и т. п. как источник личного обогащения, наживы»).

В последние десятилетия слово «бизнес» этой окраски лишилось, а, скажем, у слова «гешефт» она сохранилась. Соответственно, слово «бизнесмен» перестало быть элементом «языка вражды», а «гешефтмахер» таковым остается.

Фото: bolshoisport.ru

Борьба с обидными словами – дурная бесконечность?

Не совсем так. Следует понимать, что есть вещи, которых лучше избегать в своей речи. Понятно, что это относится к намеренному желанию выразить враждебные чувства к какой-то социальной группе или использованию выражений, в которых такие чувства заключены.

Но нужно стараться избегать и необдуманного использования выражений, в тех случаях, когда в их принадлежности к «языку вражды» нет уверенности.

Скажем, когда Советский Союз вторгся в Афганистан, местных борцов сопротивления в советской прессе часто называли «душманы», вместо нейтрального именования «моджахеды». Слово «душман» происходит от слова со значением «враг», поэтому в оценочно нейтральной речи оно нежелательно.

Для современного русского языка наименование «фашист» или «фашизм» будет элементом «языка вражды» во всех случаях, когда используется по отношению к любой группе, любому течению, которое само себя так не называет.

Изначально «фашисты» было самоназванием одного из течений итальянского социализма. Но еще до начала Второй мировой войны это слово стало использоваться в языке советской пропаганды, и уже тогда словами «фашист» и «фашизм» называли любое политическое течение, которое этой пропаганде казалось неприемлемым.

Сейчас это просто политическое ругательство, которому иногда пытаются придать точный смысл; но отрицательный ореол этого слова так велик, что чисто терминологическое использование для него почти невозможно.

Наследие советской пропаганды

А еще  — и это уже свойство русского языка (и некоторых языков Восточной Европы) —  некоторым словам и выражениям отрицательные коннотации навязывались советской пропагандой, которая вся была пронизана «языком вражды».

Для целых классов людей, подлежащих уничтожению или существенному ограничению в правах, существовали обозначения, в которых отрицательное отношение подразумевалось: «попы», «кулаки», «подкулачники», «мещане», «околокадетская интеллигенция».

Вражда к «капиталистическому миру» проявлялась в том числе и в том, что для обозначения связанных с ним явлений использовались особые языковые средства, не применимые к «миру победившего социализма».

Например, слово «воин» относилось только к советским воинам, а «военщина» — только к американским или израильским. И «советский справедливый суд» никто не мог бы назвать «судилищем» — слово было зарезервировано для обозначения «буржуазного» суда.

Да и само слово «буржуазный» в языке советской пропаганды почти полностью лишилось исходного смысла и стало обозначать все что угодно, если это было связано с «капиталистическим миром».

Не так давно любой западный писатель, философ, ученый мог быть назван «буржуазным», если он не принадлежал к социалистическому движению. Сейчас так уже никто не говорит. Но некоторые элементы советского варианта «языка вражды» не утратили отрицательной окраски.

Скажем, слово «господа» не в функции обращения используется почти исключительно в ироническом или просто отрицательном ключе; правда, при использовании этого слова могут иметься в виду весьма различные социальные группы.

«Язык вражды»: современные «приобретения»

Во времена Советского Союза воздействие пропаганды было гораздо ощутимей. В настоящее время все это стерто. Однако внутри некоторых сообществ возникает несколько причудливая тенденция к единомыслию и единонаправленной ненависти.

Например, по поводу событий, связанных с современной Украиной, в социальных сетях постоянно используются такие слова, как «колорады», «ватники», «укропы», «бандеровцы», — это типичный пример элементов «языка вражды». Однако внутри каких-то социальных групп эти слова могут восприниматься почти как нейтральные технические обозначения. – «А как же еще их называть?»

Языковая вражда отчасти стала более заметной, потому что в советское время она составляла всё же некоторый фон и была однонаправленной. А сейчас человек иногда удивляется: как могут существовать социальные группы, в которых словоупотребление совсем другое, чем то, к которому он привык? А поскольку в любом обществе всегда хорошо видны относительно малочисленные группы, то кажется, что всё общество находится в стадии острого конфликта.

Как вести себя в соцсетях

Письменная речь изначально предполагает более длительное хранение информации. Хотя, как мы знаем хотя бы по произведению Николая Гоголя об Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче, и устно сказанное слово может привести к долгосрочным последствиям.

Разница между устной и письменной речью, как мне кажется, заключается не только в весе слова. Да, вроде бы слово письменной речи действует гораздо длительнее – то, что написано, дольше сохраняется. Но в социальных сетях это не так – написанное там нередко не сохраняется и вылавливается лишь некоторым сложным образом.

Но гораздо важнее то, что в социальных сетях любое слово оказывается публичным и тем самым вовлекает в круг потенциальных адресатов очень много людей. У каждого из них могут быть свои вкусы, свои представления о допустимом и недопустимом. То есть число потенциально обиженных и оскорбленных или пытающихся сделать такой вид участников обсуждения растёт.

Кроме того, следует иметь в виду, что во многих обсуждениях, которые ведутся вне социальных сетей, люди совместно выпивают. Соответственно, эта совместная выпивка приводит к возможности сглаживания каких-то конфликтных ситуаций. В социальных же сетях такого не происходит и конфликтные ситуации могут только разгораться.

Один старый рецепт

К сожалению все рецепты, которые я могу назвать, не имеют лингвистически профессионального характера. Постарайтесь избегать всего, что может вызвать потенциальную конфликтную ситуацию, и тем более не провоцируйте  ее сами.

Совсем хорошо было бы, если бы все люди были исполнены благожелательства друг к другу в самых глубинных тайниках своего сердца. Или, по крайней мере, избегали дурных чувств по отношению друг к другу, а если такие чувства и закрадываются в них, старались их не проявлять. Это такие общие пожелания.

Закона такого не примешь и ничего с этим не сделаешь. Но если человек заинтересован в гражданском мире, то по крайней мере за собой он должен следить.