Бог любит добродушный мир, — говорит святитель Московский Филарет, — и Бог же благословляет праведную войну. На земле всегда есть немирные люди, посему нельзя наслаждаться миром без помощи военной. Для охранения мира необходимо, чтобы победитель не дозволял заржаветь своему оружию". Не посему ли Господь — Бог мира и любви — нарицает «Себя Господом воинств?
Oн — (благословенный Господь Бог наш) — научает руки (верных Своих) на ополчение и персты их на брань» (Пс. 14; 31). Он благословил оружие кроткого Авраама, который воевал за освобождение из плена своего племянника Лота; Он повелел народу Своему завоевать землю обетованную, Он помогал и кроткому Давиду на иноплеменников; верою в Него не только древние святые мужи, но и наши предки, наши цари, наши христолюбивые воины-братья побеждали целые царства, защищали святую веру, полагали свои души за Церковь Божию, за братии, за отечество... Так высоко звание воинское! — Так всегда и смотрел на него православный русский человек.
Военная служба, по его убеждению, есть величайший подвиг любви к ближнему, прямое исполнение заповеди Христовой: «больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15; 13). И первый подвижник на поле брани, первейший воин и воевода христолюбивого воинства есть Благочестивейший Государь наш православный, Самодержец Всероссийский. Значит, кто служит верой и правдой царю и Отечеству, кто свято хранит клятву, данную пред Богом при вступлении в звание воинское, тот не людям служит, а Богу Самому, исполняет Его святую заповедь; он готов всегда положить душу за братии своих, за Церковь святую, за царя — отца и Отечество и эта служба послужит ему самому во спасение его души.
Вот почему бывали случаи, что иной, находясь в великой скорби, и желая привлечь на себя милость Божию, давал обещание идти в военную службу, подобно тому, как дают обещание идти в монастырь, или совершить другой какой-либо подвиг Богу угодный, и Бог видимо принимал от него этот обет, избавлял его от скорбей, и благословлял Своею милостию. Вот что рассказывает о себе один воистину христолюбивый воин, поступивший на службу по обещанию. "Я и в службу-то военную попал по особенной милости Божией; ради этой службы, я вот и свет Божий вижу, и радости семейные испытываю. Родитель мой—государственный крестьянин; из трех сыновей его я — самый старший.
На 16-м году моей жизни, Господу угодно было испытать меня: я заболел глазами. Так как у отца моего не было детей старше меня, и во мне имел он уже порядочного помощника, то болезнь моя сильно печалила его. Несмотря на свою бедность, для излечения меня жертвовал он последней трудовой копейкой: я много лечился; но ни домашние, ни аптекарские лекарства не помогали. Обращались мы с молитвой и к Господу, и к Матери Божией и святым угодникам: но и здесь милости не сподобились. С течением времени болезнь глаз моих все более и более усиливалась, и наконец я ослеп. Это последовало ровно через два года от начала моей болезни. Совершенно потеряв зрение, стал я ходить ощупью — и, от непривычки, спотыкался.
Однажды отец мой дрожащим голосом спросил меня:" Андрюша, разве ты ничего не видишь?" Вместо ответа я заплакал, а он не удержался от рыданий. Про чувства матери и говорить нечего: мать скорбела больше всех. — Тяжело было мое положение! Раз в избе оставался я один, чрез несколько минут вошел и отец. Положив руку на мое плечо, он сел подле меня и... задумался. Я не выдержал. "Батюшка, — печально сказал я, — ты все горюешь обо мне? Зачем так? Слепота моя — не от меня и не от тебя. Богу так угодно. Припомни-ка, что священник-то говорил нам на святую Пасху, когда был у нас с образами. Не унывайте, сказал он, чтобы не дойти до ропота на Бога. Мы не знаем и не дано нам знать, почему Господь посылает то или другое несчастье. Конечно, лучше думать, что они посылаются по нашим грехам.
Но почему знать? — Может быть и над вами повторится слово Господа Иисуса, какое произнес Он о семействе евангельского слепца: «ни сей согреши, ни родители его... но да явятся дела Божия на нем» (Ин. 9; 3). Господь у нас тот же. Помнишь ли ты это, батюшка?" — "Так-то так, Андрюша, да как жить-то будем? Братья твои малы, мать от трудов и скорбей сгорбилась. Я, куда ни кинь, все один. Ты — больше не работник. Кажется, и не прокормимся". — "Как я не работник, батюшка? Всего, правда, делать не могу, а что-то нибудь, особенно при доме, авось сделаю; Господь, сказано, умудряет слепцов". — "Нет, Андрюша, какая уже твоя работа! А вот как бы что... Ходил бы ты к слепым и учился бы у них петь стихи. Все чем-нибудь тогда поможешь нам, да и сам не будешь голодать". Я понял тогда всю тяжесть моего положения и всю крайность бедности, снедающей отца моего.
Вместо ответа я заплакал и склонился на стол, у края которого сидел. Батюшка как умел, стал утешать меня: "Андрюша, Андрюша, дитятко мое! Верно Богу так угодно, чтобы слепые кормились Его именем. И просят-то они во имя Божие и поют... все Божие". — "Правда-то правда, — в волнении заметил я, — но я никак не могу переломить себя, никак не могу принудить себя к нищенству. Лучше день и ночь буду работать, жернова ворочать, нагим ходить и голодом себя морить, но не пойду по окошкам, не стану таскаться по базарам и ярмаркам!" — После такого решительного отказа, родитель мой более не напоминал мне о нищенстве и слепцах. Разговор этот был в конце весны. Прошла весна, прошло лето. Настала осень, а слепота моя была все в одном положении.
Раз (это было в начале октября месяца), батюшка пришел с улицы и, ни с того, ни с сего, с воодушевлением, спросил меня: "А что, Андрюша, если бы Бог открыл тебе зрение, пошел ли бы ты охотой в солдаты? Служба бы твоя сочлась за братьев". — "Не только с охотой, но и с величайшею радостию, — сказал я. — Лучше же служить Государю и отечеству, чем с сумой ходить по окошкам и даром изъедать чужой труд, чужой хлеб. Если бы Господь открыл мне зрение, я ушел бы в этот же набор". — "О, если бы Господь умилосердился на твое обещание и я с радостью благословил бы тебя", — сказал отец. "И я бы", —добавила мать.
Тем вечер и кончился. — Поутру встал я раненько, по обычаю умылся и, ни сколько не думая о вчерашнем разговоре, стал молиться. О радость! О ужас! В глазах моих отразился свет от лучины; я мог приметить даже то место ее, которое объято было пламенем, и горящий конец отличить от негорящего. — "Батюшка! Матушка! — закричал я. — Молитесь вместе со мной. На колена пред Господом! Милосердный, кажется, сжалился надо мной..." Отец и мать бросились на колена, упали ниц на землю, и все мы рыдали. В избе, в эти мгновения, только и слышны были одни молитвенные вопли души: "Господи, помилуй! Господи, помилуй!" — Через неделю я совершенно был здоров, а в начале ноября был уже рекрутом.
Минуло 25 лет моей службы, и ни разу не болели у меня глаза. А между тем под какими бывал я ветрами, в каких живал сырых и гнилых местах, и какой, по временам, переносил зной! В настоящее время я женат, и вот уже в чистой отставке; и честным трудом могу приобретать себе пропитание, никого не отягощая и никому не надоедая. После этого, как же смотреть мне на военную службу, как не на милость Божию ко мне? Видно, служба-то Государю православному, кто бы ни поступил в нее, Богу приятна, и те пред Господом тяжко согрешают, которые уклоняются от службы военной" (Странник, 1864 г.). Так заканчивает свой поучительный рассказ этот почтенный воин. — Счастливы вы, православные наши Христолюбивые воины, если смотрите на свою службу, как на дело Божие, если почитаете ее себе за честь великую, за особую к вам милость Божию! Не забывайте же, что добрый воин царя благочестивейшего должен быть и добрым воином Царя Небесного Иисуса Христа. Любите крепко святую матерь нашу Церковь Православную, исполняйте свято ее святые заповеди, и если Богу угодно будет, чтобы вы положили души свои за Веру Православную, за царя-батюшку, за родную землю русскую, то спокойно идите на смерть: святая Церковь будет просить вам у Царя Небесного венца мученического...
(Из слова святителя Димитрия, митрополита Ростовского)
Комментарии (0)