Перейдя Неман и начиная войну, Наполеон предполагал стремительным выходом к Вильно разбить армию Барклая-де-Толли и перерезать ей дороги в глубь страны, затем быстро идти на Москву. Русская армия, придерживаясь отступательной тактики, уклонялась от больших сражений. Было необходимо собрать силы против численно превосходящей французской армии, наладить четкое руководство войсками.

Участие старообрядцев в войне с Наполеоном никто не изучал до самого 1912 года, когда широко отмечалось ее столетие. К тому времени им даровано было право не только свободно молиться, открыто совершать крестные ходы, но также издавать свои журналы и газеты. Юбилейная дата послужила поводом оглянуться на героические страницы вековой давности. Несколько публикаций, посвященных войне, появилось в старообрядческом журнале «Церковь».

Автор статьи «Путь Наполеона и старообрядцы» в № 38 журнала «Церковь» за 1912 год не подписал своего имени. Кто он, старообрядец или нет, судить сложно. Между тем он подметил одно любопытное обстоятельство. Говоря, что шестисоттысячная французская армия вторглась в Россию несколькими колоннами, соединившимися под Смоленском, анонимный историк подчеркнул, что она прошла по многим старообрядческим местам, подтверждая это для наглядности картой. «Северные отряды от южных находились на расстоянии около 50 верст. В длину же французская армия заняла Россию, считая от Ковно и Гродно только до Смоленска, на пространстве почти в 1000 верст. Население этой обширной и чрезвычайно густонаселенной области смешанное, точнее — здесь три основных отдельных народности: на западе — польская, в центре литовская и на востоке — белорусская. Все эти народности на всем протяжении и вдоль, и поперек перерезаны великорусскою народностью. Это старообрядцы, потомки тех старообрядцев, которые из внутренней России бежали сюда сначала при Софье Петровне, при первом гонении, и затем постоянно при последующих гонениях переселялись сюда почти в течение целого столетия, до начала царствования Екатерины II. Вообще, губернии, расположенные между Неманом, Западной Двиной и Днепром, имеют большое старообрядческое население, это губернии Лифляндская, Курляндская, Ковенская, Виленская, Минская, Могилевская, Витебская и Смоленская. По правительственной статистике 1826, [18]27, [18]39 и [18]41 годов, старообрядческое население этих губерний, кроме Ковенской, по которой счисление не показано, составляет 135 тысяч. В это счисление вошли только так называемые отписные старообрядцы, то есть записанные в старообрядческих метрических книгах… В местностях с сплошным старообрядческим населением правительство весьма часто строило церкви, открывало приходы, и исконные старообрядцы попадали в число “православных”. Поэтому вероятная цифра старообрядцев названных выше северо-западных губерний должна быть не в 135 тысячах, а, по крайней мере, в два миллиона»1.

Донской казак старообрядец, фото XIX века

Частное землевладение в этих областях было в основном сосредоточено в руках польско-литовского и, что касается Курляндии и Лифляндии, немецкого дворянства. Старообрядцы составляли многочисленный земледельческий крестьянский класс. С начала XVIII века они арендовали земельные участки у польско-литовских и немецких землевладельцев. С течением времени многие из них перешли к торгово-промышленной деятельности. Польшу Наполеон прошел практически беспрепятственно, в России он получил поддержку польских и литовских помещиков. «Витебские литовские помещики вместе с евреями доставляли для Наполеона и его армии съестные припасы даже в Смоленск. Никакого сопротивления не оказали Наполеону и низшие польско-литовские классы. Не было этого сопротивления и со стороны крестьян-белорусов. Они тогда принадлежали к униатству и имели притяжение не к русской Москве, а к польской Варшаве. Как можно судить по примеру тогдашнего могилевского “православного” архиепископа, перешедшего на сторону Наполеона (Варлаама, см. далее. — В.Б.), не сопротивлялось и русское “православное” духовенство. При всем этом наполеоновская армия начиная с перехода через русскую границу всюду встречала непреодолимые препятствия со стороны русского крестьянского населения. Крестьяне при приближении неприятельских отрядов оставляли свои села и деревни, скрывали или уничтожали съестные припасы, так что неприятели на своем пути встречали полуразрушенные деревни и с неимоверным трудом могли доставлять пищевые продукты… Какое крестьянство все это делало и подтачивало силы дотоле непобедимой армии? На всем огромном пространстве от Немана до верховьев Днепра, то есть до Смоленска, нет русского “православного” крестьянства. Здесь русские крестьяне только старообрядцы, исключительно одни старообрядцы. Они-то именно и наносили Великой армии неисчислимые раны»2.

Положим, здесь некоторое преувеличение. Подобное пассивное сопротивление, значение которого велико, оказывали не только одни старообрядцы. Но когда в 1863 году грянуло Польское восстание, на особую их роль в обеспечении порядка и стабильности в Западном крае, по которому прошли некогда наполеоновские войска, обращал внимание, например, известнейший публицист, редактор «Русского вестника» М.Н. Катков: «В Западном крае есть местности, населенные исключительно или старообрядцами, или католиками. В этих местностях коренную, прочную подпору русской народности составляют старообрядцы, а между тем старообрядцы не допускались там к занятию должностей. Их даже не дозволяли избирать в волостные старшины, и, mirabile dictu! (странно сказать!), старшинами в старообрядческих волостях были католики, которые, само собой разумеется, находились под влиянием ксендзов. Тем не менее старообрядцы первые отозвались на весть об учреждении ополчения и наводят теперь спасительный для края страх на мятежных людей между помещиками Витебской губернии. Благодаря старообрядцам можно быть уверенным, что серьезных беспокойств в этой губернии не будет»3.

24–26 августа (или, по новому стилю, 5–7 сентября) состоялось самое знаменитое сражение Отечественной войны — Бородинское. Общеизвестно, что его целью было вывести из строя лучшие силы противника и закрыть французам путь на Москву. Оно не принесло очевидного успеха ни той ни другой стороне. Кутузову не удалось остановить Наполеона, тот же в свою очередь не сумел заставить Россию капитулировать и продиктовать свои условия мирного договора. Русская армия отступила и продолжила собирать силы. Развернулось широкое партизанское движение — народная война.

Партизаны, крестьянские отряды и кордоны не только защищали свои деревни от мародеров и фуражиров, но также нападали на противника. Они организовывались повсюду, где-то местными дворянами и помещиками, где-то самими крестьянами, в том числе в районах с компактным старообрядческим населением. Разумеется, по своему конфессиональному составу они были смешанными.

Возьмем Гжатский уезд Смоленской губернии. Точное статистическое количество старообрядцев здесь указать сложно, не говоря уж о том, что вряд ли это и возможно (по поводу причин см. статью П.И. Мельникова-Печерского «Счисление раскольников»). Но здесь испокон веку были десятки старообрядческих деревень, близко расположенных друг к другу. В самых больших из них в начале ХХ века были выстроены официально разрешенные старообрядческие храмы. Бежавший из французского плена рядовой Киевского драгунского полка Ермолай Васильевич Четвертаков сумел собрать в уезде отряд, который мало-помалу вырос до четырех тысяч человек. Без старообрядцев он, конечно, оказаться не мог. «Благодаря Четвертакову “на пространстве 35 верст от Гжатской Пристани страна не была разорена”»4. Иначе говоря, старообрядцы успешно защитили свои деревни и села. В документах начала ХХ века мне встречалось название деревни Басманово, она числилась в приходе старообрядческого храма св. Иоанна Предтечи села Курьянова Гжатского уезда. Интересно, это то же, что и Басманы, где располагался штаб Четвертакова? Кто бы подсказал…

Сложнее с Василисой Кожиной. В Сычевском уезде Смоленской губернии, как и в Гжатском, старообрядцев проживало довольно много: это десятки деревень, включая сам город, в некоторых позднее образовались самостоятельные приходы, были выстроены храмы. Но дело даже не в том, была ли сама Кожина старообрядкой (чтобы это утверждать определенно, требуются дополнительные свидетельства либо документы, где бы черным по белому рядом с ее именем стояло: «раскольница»). Дело в том, что существование партизанского отряда под ее руководством оспаривается: достоверно известно, что она принимала участие в конвоировании пленных в Сычевку и однажды зарезала косой офицера, отказавшегося «подчиняться бабе». Сам отряд возник уже под пером советских авторов5. Это легенда, отражающая в какой-то мере тот подлинный всплеск народного патриотизма, самопожертвования, поднятый войной. В Сычевке и в Москве именем Василисы Кожиной названы улицы. В самом же уезде действовало несколько отрядов ополчения в самых разных его местах.

Крестьянские караулы и кордоны в тылу врага нападали на деревни и села, уже занятые врагом. Только в Сычевском уезде к 3 октября 1812 года ими было убито около 1700 и взято в плен порядка 800 солдат Великой армии6.

Исторически крупным старообрядческим центром был город Боровск. В Государственном архиве Калужской области мне в свое время попало в руки донесение учителя духовной семинарии и епархиального миссионера Михаила Чельцова, сообщавшего, что здесь насчитывалось при 12–13 тысячах населения 10–11 «раскольников»7. Писалось это в 1896 году. Вряд ли в начале века ситуация была иной. В 1812 году при формировании Калужского ополчения от Боровского уезда в него поступило 575 пеших и 56 конных ратников. Авангард наполеоновской армии вступил в город в октябре 1812-го; по подсчетам, 26 каменных и 848 деревянных домов в городе были сожжены, не считая церквей. Через несколько дней французы его оставили, после того как четыре казачьих полка под командованием генерал-майора Д.Е. Кутейникова совершили успешный набег на Боровскую дорогу и приблизились к городу. В Боровске сохранился до наших дней дом, в котором, по устным свидетельствам, останавливался на одну ночь Наполеон8. В ознаменование столетнего юбилея Отечественной войны на средства боровского купца-старообрядца Николы (Николая) Поликарповича Глухарева, коллекционера, одного из первых калужских краеведов, в Боровске был открыт Музей местного края и войны 1812 года, что стало значительным вкладом в культурную жизнь города.

На фотографии Глухарев с большими пышными усами, без бороды.

Звоню боровскому историку, бессменному организатору научно-практических конференций «Старообрядчество: история, культура, современность» Виктору Осипову.

— Да, старообрядец, — подтверждает он. — Но был подвержен веяниям «века сего»…

Н.П. Глухарев содействовал К.Э. Циолковскому в издании его книги «Аэростат металлический управляемый», был среди инициаторов установки креста на могиле старообрядческих подвижниц боярыни Морозовой и княгини Урусовой, похороненных в Боровске, помогал (в том числе собственными деньгами) открытию в городе и уезде бесплатных библиотек, публиковал исторические сборники, занимал различные общественные должности. Традицию старообрядческой благотворительности «век сей» не одолел…

После вступления в двадцатых числах сентября 1812 года войск маршала Мишеля Нея в Богородск Московской губернии здесь, в Вохонской волости (ныне Павловский Посад и его окрестности), возник крестьянский отряд под руководством Герасима Курина. Ему удалось освободить от фуражиров несколько деревень. 1 октября, объединившись с казаками, небольшой партией гусар, собрав свыше пяти тысяч пеших и пятисот конных крестьян, Курин и волостной старшина Вохонской волости Егор Стулов «прогнали неприятеля до деревень Прокунино и Грибово, а затем и далее, уничтожив до 30 человек и захватив обоз»9. На следующий день крестьянские отряды вошли в оставленный Неем Богородск. Этот уезд испокон веков был старообрядческим: из Прокунина, например, вышел род известнейшего предпринимателя и мецената Козмы Терентьевича Солдатенкова. Его дед, Егор Васильевич, во время Отечественной войны уже проживал в Москве, имея свое дело — шелкоткацкое предприятие, где сам трудился за станком вместе с наемными работниками. Для защиты Отечества купец пожертвовал двадцать тысяч рублей. «Пожертвования такого масштаба, — пишет журналист, знаток Павлово-Посадского края Виктор Ситнов, — по Московской губернии, возможно, еще и были, но подобные примеры среди Богородского уезда нам пока неизвестны10. К «записным раскольникам», то есть к потомственным старообрядцам, принадлежал (в отличие от Курина) Егор Стулов11.

Это лишь некоторые примеры, которые, конечно, могут быть дополнены новыми краеведческими изысканиями, с опорой на документы региональных архивов. История маленького села, деревни, волости — тот самый ручеек, из которого потом складывается история великая, так же как и большая река сливается из маленьких ручейков и речек…

«Москва такая стала, что слезам подобно…»

Старообрядческое Рогожское кладбище основано было в Москве в первой половине 70-х годов XVIII века. Разрешение было дано командированным сюда по случаю эпидемии чумы графом Г.Г. Орловым. Скорее всего, из-за особых обстоятельств оно носило устный характер, но было согласовано с императрицей Екатериной II12. В 1776 году первая часовня, возведенная на кладбище, была перестроена в каменный храм во имя святителя и чудотворца Николы. В 1793 году завершилось строительство вместительного Покровского храма. Долгое время считалось, что автор его проекта — известный архитектор М.Ф. Казаков, однако относительно недавно И.К. Русакомским в рукописном отделе библиотеки Академии наук (Санкт-Петербург) были обнаружены чертежи Покровского собора, подписанные «архитектуры первого класса помощником» Иваном Марченковым. Сравнение показало, что Покровский храм выстроен именно по ним, отличия незначительны и вызваны стремлением увеличить объем13. В 1804-м было получено разрешение на строительство третьего храма при Рогожском кладбище, и к 1810 году оно было завершено. «Рогожские храмы своими внушительными размерами, богатством внутреннего убранства, сжатыми сроками строительства и оформления интерьеров со всей очевидностью свидетельствуют о финансовой мощи и религиозном рвении московского купечества, большинство которого являлось прихожанами этого старообрядческого центра», — заключает историк и филолог Елена Юхименко14.

На кладбище редко служили литургию. Чаще, по соображениям конспирации, в переносных походных церквях, в частных домах. Рогожские храмы не освящались и, несмотря на внушительные размеры, оставались, по сути, часовнями. В литературе их так порой и называют. Но священники на Рогожском кладбище появились одновременно с возведением этих величественных церквей. Старообрядцы принимали их особым чином от официальной «великороссийской церкви», как называют ее герои П.И. Мельникова-Печерского.

Именно к этому писателю мы хотим обратиться за некоторыми свидетельствами.

Вот как характеризовал он положение старообрядцев накануне наполеоновского вторжения. Надо учесть, что именно в ту пору, с возникновением Рогожского кладбища, шло активное становление старообрядческого предпринимательства и крупного капитала, формирование особого типа «русского хозяина», как определил его впоследствии публицист Владимир Рябушинский. «Расчетливые, бережливые и осторожные в делах своих, старообрядцы постепенно накапливали миллионы и, что гораздо важнее, умели сохранять их нерастраченными в своих родах. Они не банкрутились вследствие рискованных торговых предприятий; они не пускали сыновей своих в государственную службу, и оттого дети и внуки их не превращались из купцов, ворочивших миллионами, в промотавшихся дворян со вчерашним гербом и дворянским дипломом, приобретенным посредством прапорщичьего чина. Миллионными придаными не покупали они дочерям своим титулы сиятельства и превосходительства. Постоянно с чувством презрения относясь к откупам (то есть к предпринимательству, связанному с торговлей вином и водкой. — В.Б.), московские старообрядцы никогда в них не участвовали. Ведя таким образом свои дела, они не расточали, а постоянно собирали богатства, и ко времени французского разгрома в Москве было уже немало старообрядцев, владевших миллионами»15. Храмы Рогожского кладбища выстроены были не на государственные, а на собственные деньги старообрядцев.

Перед вступлением французов в Москву немалая часть прихожан Рогожского кладбища выехала из города, как и большинство жителей. По распоряжению московского градоначальника, генерал-губернатора графа Федора Ростопчина шла эвакуация государственного имущества, раненых. Были вывезены в том числе чудотворные иконы: Иверская, Смоленская, Владимирская. Всего, конечно, спасти не удалось. Что касается храмов Рогожского кладбища, то инициатива спасения их имущества принадлежит тогдашнему священнику Ивану Матвеевичу Ястребову.

«Известно, что вступление неприятеля в столицу было совершенно неожиданным для ее жителей, которых граф Ростопчин до последнего часа обнадеживал в безопасности Москвы, — писал в «Очерках поповщины» П.И. Мельников-Печерский. — Известно также, что из самых даже кремлевских соборов не успели вывезти заблаговременно драгоценности, которые и сделались добычей наполеоновской армии. Драгоценности Рогожского кладбища тоже, разумеется, остались на своих местах. Поп Иван Матвеевич не бежал, подобно другим, в виду неприятеля, хотя и имел к тому все средства, — он остался хозяйничать на Рогожском. С помощью нескольких работников иконы, книги и все церковное имущество он успел скрыть в нарочно вырытых, а потом засыпанных на кладбище могилах. Ограбив Москву, французы пожаловали и на Рогожское кладбище, но, не найдя, чем поживиться, оставили его нетронутым»16.

Это спасение старообрядцы приписывали особому Божьему покровительству.

Священник Иоанн Ястребов прослужил на Рогожском почти полвека. Он упокоился 19 декабря 1853 года, в возрасте 83 лет.

В 1912 году журнал «Церковь» опубликовал фотоснимок иконы святителя и чудотворца Николы, уцелевшей во время нашествия наполеоновских войск. В то время этот образ находился в иконостасе у северной алтарной двери в храме Рождества Христова на Рогожском кладбище. Размеры иконы — около двух аршин в высоту и более аршина в ширину (в одном аршине 72 сантиметра). Она была украшена серебряным, вызолоченным окладом чеканной художественной работы, который удивительным образом остался незамечен мародерами. На оборотной стороне по этому случаю была впоследствии сделана памятная надпись полууставом: «Лета 7320 при губительном нашествии неистовых полчищ Наполеона, насильственною рукою везде и в сем Божественном храме обнажавших святыню благолепного ея украшения, похищавших и самые малоценнейшие вещи, видимое на сем образе позлащенное сребро, находившееся непрестанно пред очами оных злодеев, не хранимое никем и не защищаемое, прославляя Господь чудесами великого угодника своего святителя Николу, благоволи соблюсти невредимым и от вражеских святотатственных рук неприкосновенным»17. Икону не успели спрятать, и она осталась на произвол грабителей. Когда прихожане Рогожского кладбища вернулись, были поражены, что такая дорогая реликвия уцелела. Оклад, чудом не доставшийся французам, был утрачен в советское время…

Примечательна другая сохранившаяся до наших дней икона, архидиакона Стефана, точнее — дверь в диаконник. На ней видны следы от рубленых ударов. Дверь также находилась в Христорождественском храме. Очевидно, французам нужно было пробраться в алтарь, нет ли там какой поживы. Дверь они взломали. Позже в том месте, где дерево хранит следы глубоких выбоин (его не стали реставрировать), нанесли надпись: «Следы неистовства неприятелей, оставленные сентября 3 дня 1812 года». Обе иконы и памятные надписи на них свидетельствуют, что спрятать и спасти удалось все же не все ценности.

Обе эти реликвии экспонировались в прошлом году на выставке «Москва старообрядческая. Отечественная война 1812 года», организованной митрополией Московской Русской Православной старообрядческой Церкви (РПСЦ) при поддержке правительства Москвы. Она проходила в том самом Христорождественском храме, который пока не освящен.

Когда отмечалось столетие Отечественной войны, историк-старообрядец П.И. Власов установил, что на Рогожском кладбище квартировал французский отряд, его командир разместился в доме священника Иоанна Евфимовича, поселившегося здесь в 1810-м. Французская конница стояла в Покровском храме. Так что П.И. Мель-ников-Печерский не совсем прав, говоря, что неприятельские войска оставили Рогожское нетронутым. Хотя, конечно, если б не находчивость Иоанна Ястребова, урон был бы больше.

С сентября 1812-го по январь 1813 года должность городского головы в Москве исполнял старообрядец, купец первой гильдии Прокопий Дмитриевич Шелапутин. Как было сказано, предшественник его уехал из города перед вступлением Великой армии. Указом Александра I в 1812 году Шелапутин «за усердие, оказанное чрез пожертвование на пользу государственную значущих сумм», получил звание коммерции советника. В 1825 году был возведен в дворянское сословие — уникальный случай для старообрядцев! Его брат, московский первой гильдии купец, коммерции советник, почетный гражданин Антипа Шелапутин, владел крупной шелковой фабрикой на Яузе. В 1812 году он по призыву Александра I также внес пожертвования на борьбу с захватчиками. Увы, всех жертвователей-старообрядцев мы вряд ли сосчитаем… Как указывал П.И. Власов, портрет П.Д. Шелапутина, написанный русским художником и архитектором шведского происхождения Александром Лаврентьевичем Витбергом, а также жалованная грамота на дворянство хранились в числе реликвий Музея 1812 года, организованного к 100-летнему юбилею Отечественной войны18. Могила П.Д. Шелапутина и его супруги, известной старообрядческой благотворительницы, сохранилась на Рогожском кладбище до наших дней. Она теряется среди современных захоронений: в советские годы кладбище утратило конфессиональный характер. Строгий, непримечательный с виду черный саркофаг затерт соседними металлическими оградками.

Недавно в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) было обнаружено и опубликовано письмо известного старообрядческого коллекционера, антиквара, собирателя книг Тихона Федоровича Большакова к матери, брату и сестре в Боровск. Он сообщал им, как поздней осенью вернулся в Москву, уже оставленную Наполеоном. Письмо это — еще одно ценное свидетельство очевидца. Бог весть, как попало оно в руки поэту Петру Вяземскому, сохранившему этот двойной лист зеленовато-серой бумаги, исписанный убористым почерком с витиеватыми «хвостиками»-завитушками букв «б», «д», «у». Восемнадцатилетний автор еще не был тем самым Большаковым, благодаря которому пополнялись книжные собрания М.П. Погодина, Ф.И. Буслаева, В.М. Ундольского, Румянцевского музея.

«…И ехали мы к Москве, где были сражения, что где Боровский перевоз по сю сторону к Москве, — сообщал Большаков. — Мы ехали по дороге, по обеим сторонам валяются лошади, а деревни все выжжены, в иной деревне осталось двора два и пять, а есть в больших деревнях и по двадцати дворов, и везде валяются лошади. Стал я подъезжать к Москве, и слез я у кладбища (Рогожского. — В.Б.), и зашел я на кладбище. Думал я, что тетушка Анна на кладбище, и сказали мне, что уже ее нету недели четыре, и она уехала по Гуслецкой дороге верст за 40, и живет она там в деревне. И пошел я от кладбища к Москве, и такой смрад, что итить нельзя. И я шел, закрывши рот и нос, и то такой смрад, такая вонь, что Боже упаси. И пошел я в Москву часа за два до рассвета, и пришел я прямо к Лобному месту, и дождался свету и стал смотреть, что Москва такая стала, что слезам подобно. Боже создатель всея твари до чего допустил такого злодея, что сделал над святынею и надо всей окрестности Москвы. Во-первых, скажу я вам, что с Ивана Великого колокольни крест снят и глава во многих местах пробита окошками, а где был большой колокол и второй рев и третий праздничный, то это все разбито порохом, и колокола лежат на земле. Едва устояла Ивана Великого колокольня, во многих местах треснула, и что каменного мосту была башня вплоть до основания разорвана порохом, и набережна во многих местах изломало камнями, которые летели от башни, и деревья разломило до корня. Еще по этой стороне, как итить по набережна, ограда Кремля в двух местах разорвало порохом, и по всей набережна лежат кирпичи, что и проехать нельзя. В Кремль и понынча не пускают никого»19.

Первые распоряжения по приведению города в порядок отдавал П.Д. Шелапутин.

В том же письме Т.Ф. Большаков упоминал, что в храмах Рогожского кладбища служились повседневные литургии, чего не бывало ранее. Сюда стекалось множество народа. 6 декабря сам Тихон Федорович приехал на Рогожское на службу. То был день святителя Николы, Мир Ликийских чудотворца (в народе — Никола зимний). В следующем, 1813 году литургии были запрещены: богослужение привлекало немало нестарообрядцев. Точнее, их разрешили служить лишь «по необходимости».

В отличие от поповцев, чьим духовным центром стало Рогожское кладбище, старообрядцы-беспоповцы не признавали священства, считая, что в результате церковных реформ патриарха Никона оно отнято Богом. Но жизнь продолжалась, а следовательно, оставалась необходимость в церковных таинствах, совершаемых священником, например причастии, венчании. Беспоповская богословская мысль пыталась решить и другой важный вопрос: о духовном антихристе, будто бы уже воцарившемся на земле, о спасении в этих условиях. Разные способы решения этих вопросов легли одновременно в основу разделения беспоповской ветви старообрядчества на разные толки и согласия, дав толчок появлению целого пласта старообрядческой литературы. Поповцы не признавали духовного пришествия антихриста, оставаясь убежденными, что он должен явиться во плоти, осязаемо, «чувственно». Отношение к церкви господствующей определялось каноническими правилами. Всплеск богословской полемики здесь приходится на середину и вторую половину XIX века, когда с появлением своего митрополита у поповцев была восстановлена полнота трехчинной церковной иерархии.

Одновременно с Рогожским во время эпидемии чумы в Москве возникает беспоповское Преображенское кладбище, основанное старообрядцами-федосеевцами во многом благодаря незаурядной энергии купца Ильи Алексеевича Ковылина. В комплекс его построек входили часовни, богадельные дома, больничные корпуса. Это был целый поселок, кремль, обнесенный стеной с шатровыми башнями. Количество прихожан Преображенского кладбища к началу XIX века исчислялось тысячами, не считая тех, кто проживал в его приютах. Как и Рогожское, Преображенское кладбище располагало значительными материальными ценностями. В 1809 году его настоятелем стал московский купец Григорий Степанович Гончаров, организовавший в 1812-м эвакуацию кладбищенского имущества в село Иваново Владимирской губернии. Для этого потребовалось около трехсот подвод. Туда же выехали и насельники кладбища.

Казачий «вентерь»

Атаман Платов

Со слов московских старообрядцев-старожилов, П.И. Мельников-Печерский упомянул в «Очерках поповщины» о пребывании на Рогожском кладбище казаков атамана Матфея Ивановича Платова, который подарил прихожанам походную церковь: «С 1813 года литургии на Рогожском кладбище совершались хотя и редко, в большие только праздники, но без особых предосторожностей и притом в самих часовнях, в алтаре которых раскидывали освященную палатку. Это завелось вот по какому случаю. По изгнании Наполеона из Москвы столицу заняли донские казаки, в числе которых много было старообрядцев. Рогожские попы исправляли им требы, а войсковой атаман граф Платов, сам тоже старообрядец, оставил, как уверяли впоследствии рогожцы, на кладбище походную церковь, освященную во имя Пресвятой Троицы. Тогдашний начальник московской столицы (Шелапутин. — В.Б.) дал им словесное разрешение служить в этой церкви обедни». Говорили, что эту церковь Платов брал с собою в походы против Наполеона, при ней был постоянный священник.

Платов родился в Старо-Черкасской станице области войска Донского в 1753 году. Участвовал в сражениях против крымских татар, в боях на Кавказе, во время русско-турецкой войны — в осаде Очакова, штурме Измаила под командованием Суворова. В августе 1801 года был назначен войсковым атаманом войска Донского и вскоре возведен в чин генерал-лейтенанта. В кампанию 1807 года против французов командовал всеми казачьими полками, отличился в боях с турками, и в сентябре 1909-го удостоин чина генерала от кавалерии. Донские земли в конце XVII–XVIII веков особенно активно заселялись старообрядцами, бежавшими на окраины России.

Во время Отечественной войны Платов командовал казачьими полками на границе, прикрывая отступление русской армии. Отходя, казаки беспрестанно налетали мелкими группами на обозы противника, громя их и мгновенно исчезая, совершали рейды по тылам. Бой под местечком Мир (ныне Гродненская область, Беларусь) был одним из первых серьезных арьергардных сражений. Казаки Платова разыграли бегство и заманили в засаду неприятельских уланов. Этот старый тактический прием назывался «вентерь». Есть известная картина русского художника Виктора Викентьевича Мазуровского «Дело казаков Платова под Миром 9 июля 1812 года», посвященная этим событиям. На первом плане — отступающие казаки, мчащиеся во весь опор по полю, по высокой траве и цветам, через маленькие копёнки — символы мирного труда, но один уже оглядывается назад и готов повернуть лошадь вспять: настал черед атаки, а сосед его, вооруженный пикой, уже поворачивает коня… Под Миром против казаков Платова сражались польские уланы, стоявшие на стороне Наполеона. Их потери превысили 300 человек (в том числе 250 пленных, «перераненных), у Платова — 25 человек убитыми и ранеными. На другой день произошло еще одно сражение. Убедившись, что теперь «вентерь» не получится, Платов пошел в прямую атаку и после шестичасового боя снова смял польские полки. Его потери составили 50 убитых и 100 раненых, противник же потерял 600 человек (включая 250 пленных)20.

В день Бородинского сражения полки атамана Платова и генерала Федора Уварова получили приказ нанести удар на левом фланге противника и отвлечь его от атак на Багратиона. На проведении удара настоял сам Платов. Современный исследователь так подводит итоги атак: «Неуспех рейда был обусловлен малочисленностью русской кавалерии, сложным рельефом местности, неумелым проведением маневра, отсутствием единого командования, неэффективностью действия одной легкой кавалерии против пехотных каре. Вместе с тем неприятель, опасаясь за свою коммуникацию, приостановил атаки на два часа, что позволило российскому командованию подтянуть резервы, перегруппировать силы и приготовиться к дальнейшей обороне»21. Значительных сил противника отвлечь не удалось. Виновником неудачи Кутузов считал Платова, казаки которого «не сработали» в полную силу из-за «дурных распоряжений и нетрезвого состояния» их командира в тот день. Из всех высших военачальников только Платов и Уваров не были представлены за Бородино к награде. Но биографы донского атамана обращают внимание на сложные личные взаимоотношения Кутузова и Платова и на факты: «не действовавшие» участники рейда оттянули на себя более 23 тысяч солдат Великой армии; кроме того, если к концу Бородинского сражения силами всех русских войск было взято в плен около тысячи человек, то половина от этого числа приходится на долю казаков Платова и Уварова22.

После Бородина Платов прикрывал отступающую русскую армию. Затем атаман был вообще отстранен от командования, но через месяц получил летучий казачий корпус из донских ополченских полков. Ему еще предстояло множество боев: под Малоярославцем, при Колоцком монастыре, Вязьме, Смоленске, под селом Красным, Вильно и Ковно. К концу декабря 1812 года последние остатки армии Наполеона были изгнаны из России. За тысячеверстный переход от Малоярославца до границ Пруссии казаки захватили у французов 548 орудий, огромное количество обозов с вещами, награбленными в Москве, до 70 тысяч солдат и офицеров пленными. Казаки атамана Платова продолжали воевать за пределами страны. Они совершили набег на Берлин, заняли несколько городов. В крупнейшем сражении под Лейпцигом взяли в плен кавалерийскую бригаду, 6 батальонов пехоты и 28 орудий.

В 35-м номере журнала «Церковь» за 1912 год была помещена статья «Герой Отечественной войны старообрядец атаман Платов». «Очень немногим известно, — говорилось в ней, — что граф Платов был старообрядец. По обстоятельствам того времени и по тому положению, которое Платов занимал, он вынужден был скрывать свою принадлежность к старообрядчеству»23. Но, кроме устных свидетельств, на которые опирался П.И. Мельников-Печерский, а вслед за ним — анонимный автор этой статьи, других подтверждений тому пока не выявлено. Наоборот, есть и обнаруживаются новые документы, дающие основание усомниться в принадлежности полководца к старой вере24. Скорее всего, редакция некритично подошла к указаниям П.И. Мельникова-Печерского. Нет свидетельств, что перед смертью Платов позвал к себе старообрядческого священника. Панихида по нему прошла в соборной церкви Новочеркасска25. А вот то, что открытая принадлежность к старообрядчеству могла закрыть продвижение по служебной лестнице, в государственной службе, это действительно так. Пример Шелапутина скорее исключение.

Но если старообрядчество атамана Платова можно оспаривать, то героизм и доблесть донских казаков-старообрядцев очевидны. Бесспорно, Платов пользовался у них огромнейшим уважением, и, видимо, в том числе за то, что ценил, знал, уважал религиозные взгляды и потребности своих бойцов. Был им как свой. «Слуга царю, отец солдатам» — строки эти применимы не только к безымянному лермонтовскому полковнику, но и к генералу Платову. Отец и сын должны жить одним духом. Раз уж пошла молва, что Платов старообрядец, так, наверное, дыма без огня не было.

В своем 38-м номере журнал «Церковь» вернулся к статье о Платове. Редакция получила письмо от читателя Тимофея Козьмина, который пожелал ее дополнить. Он привел другие устные свидетельства о том, что атаман Платов молился в старообрядческой церкви. «По берегам Дуная, около Гирсова, — писал он, — имеются многие старообрядческие поселения. Это так называемые некрасовцы, бывшие казаки, бежавшие из России от злополучных религиозных преследований. Когда граф М.И. Платов, командуя русской армией в Молдавии, появился со своей армией здесь, то местные поселенцы, как знатоки местности, много способствовали ему при взятии крепости Гирсова. Особенно большие услуги оказали графу Платову жители селения Камня, ныне переименованного румынами в Каркалий. Тогда сказанное селение было цветущим в религиозном отношении. Были здесь старообрядческие священники и имелась прекрасная церковь во имя св. Живоначальной Троицы. Граф Платов приходил молиться в эту церковь, посещал жителей селения, своих соотечественников, и в знак своего благоволения к ним пожертвовал в их храм находившееся при нем в походе св. Евангелие патриаршего издания (то есть изданного при патриархе Иосифе Московском. — В.Б.), сделав на нем собственноручную надпись. Евангелие это и до сих пор хранится здесь как драгоценный дар. Рассказы о пребывании здесь графа Платова и сделанном им подарке я слыхал от местных старожилов, Евангелие же с собственноручной надписью графа я видел сам лично»26.

Выходцем из старинного старообрядческого рода станицы Пятиизбянской был сменивший Платова в должности войскового атамана Андриан Карпович Денисов. И станица Нижне-Чирская, куда переехал он в семилетнем возрасте, тоже старообрядческая. Денисов участвовал в походе на Крым, в войне с Турцией, штурме Измаила, в польскую кампанию 1794 года — в пленении Тадеуша Костюшко. За его плечами поход в Персию в 1796-м, Итальянский и Швейцарский походы в 1799-м вместе с А.В. Суворовым. От рядового казака он дослужился до генерал-майора. В 1812-м под руководством Денисова было сформировано и отправлено на театр военных действий 26 казачьих полков и артиллерийская полурота из шести орудий. Непосредственного участия в боевых действиях он не принимал. В 1813-м Денисова произвели в генерал-лейтенанты. На портрете он изображен с большой окладистой бородой.

Хлеб-соль антихристу

Долгое время старообрядчество оставалось явлением закрытым, таинственным. Это, а также невозможность отвечать на клевету (своих-то журналов и газет нет), способствовало появлению множества мифов. У того же П.И. Мельникова, например, тут и там старообрядцы печатают фальшивые деньги. Но это мелочь, есть вещи похлеще. После 1905 года, когда был обнародован высочайший императорский указ «Об объявлении начал веротерпимости», появилась возможность разоблачать небылицы. Однако они по-прежнему оставались живучими.

В 1912 году к юбилею Отечественной войны московским издателем И.Е. Селиным был выпущен комплект почтовых карточек с иллюстрациями художника И.М. Львова. На одной из них изображены три старца, стоящие перед Наполеоном на коленях, преподнося ему с потупленными головами хлеб-соль на расшитом рушнике. На обратной стороне открытки следовала надпись: «Депутация старообрядцев Рогожского кладбища к Наполеону. Старообрядцы Рогожского кладбища с почетом встретили Наполеона, поднесли ему хлеб-соль и выпросили у него разные льготы».

По поводу издания карточки резко выступил в «Церкви» старообрядческий публицист Федор Ефимович Мельников. Отражая клевету, он писал с резкостью, порой ему присущей, что «невежественный Львов, как видно, совсем не знает историю старообрядчества, плохо он знает и о наполеоновском нашествии на Россию; но что всего поразительнее, он даже не знает, что в настоящее время представляет собою Рогожское кладбище. Наших московских читателей мы просим обратить внимание на помещенный здесь рисунок Львова. Он срисовал стену и ворота не Рогожского кладбища, которого он, очевидно, никогда не видел, а Преображенского, принадлежащего безбрачным беспоповцам. Нарисовав беспоповцев, г. Львов почему-то нашел нужным изобразить в их воротах какого-то архимандрита в никонианском клобуке. Беспоповцы во главе с попом — разве такая курьезная картина не свидетельствует о более курьезных способностях недогадливого художника? Известно, что многие беспоповцы признали Наполеона за последнего антихриста, они даже насчитывали антихристово число 666 в имени Наполеонтий»27.

Тут надо пояснить, что и тогда, и сейчас старообрядцы пользуются в церковном обиходе славянскими цифрами. Каждая буква славянского алфавита в то же время обозначает какую-либо цифру или число. Ф.Е. Мельников сопоставил цифровые значения букв русского алфавита и их арабские значения, показав, как из имени французского завоевателя складывалось число зверя:

н (50) + а (1) + п (80) + о ( 70) + л (30) + + е (5) + о (70) + н (50) + т (300) + i (10) + + й (не обозначает ничего, 0) = 666.

Характерная особенность публицистического стиля Ф.Е. Мельникова — нападать в ответ. «Их, бедных, — продолжает он о беспоповцах московского Преображенского кладбища, — господин Львов поставил на колени пред этим антихристом. Не старообрядцы, а духовенство господствующей церкви преклонилось пред Наполеоном: архиеп[ископ] Могилевский Варлаам и 2/3 духовенства Могилевской епархии, как свидетельствует официальное расследование, присягнули французскому императору и поминали его в своих службах (см. «Русская старина» за 1908 год). Уж не Варлаама ли Могилевского г. Львов изобразил в воротах Преображенского кладбища стоящим в клобуке?»28.

В декабрьском номере «Русской старины» за упоминаемый 1908 год была опубликована статья А.Н. Сергеева «Присяга Наполеону и моление за него в Могилевской епархии». Имеется в виду архиепископ Варлаам (Шишацкий), присягнувший на верность французскому императору после взятия Могилева. За ним последовало две трети его епархии. Французского завоевателя начали поминать на литургии. После освобождения города по личному указанию Александра I Синод рассмотрел дело Варлаама и принял решение об низвержении его из сана. Священников оставили при своих местах, только наложили епитимью. Факт, конечно, из ряда вон выходящий. Но в то же время были случаи, когда священники проявляли подлинный героизм на полях сражений, воодушевляя солдат, шли вместе с ними с крестом в руках в первых рядах, под пули, которые, как известно, не разбирают, кто ты. За конкретными примерами можно обратиться хотя бы к недавно вышедшей книге Дмитрия Петерса «Памятники фалеристики о подвигах и отличных деяниях россиян в борении с Наполеоном» (М., 2012).

Слухи о пособничестве французской армии преследовали цели дискредитировать старообрядцев. Появились сообщения, будто московские федосеевцы преподнесли Наполеону глубокую тарелку, наполненную золотыми монетами, даже подвели ему быка с позолоченными рогами, и император благосклонно принял все эти дары. Будто отслужили торжественный молебен в связи с его вступлением в Москву. И не то чтобы мало кому известный художник Львов, но даже Михаил Васильевич Нестеров, иллюстрировавший книгу П.В. Синицина о Преображенском, подготовил для нее рисунок, как старообрядцы отправляют в занятый Наполеоном кремль золоторогого быка и деньги29.

Правда во всей этой истории только в том, что возле Преображенского кладбища дежурил французский караул, какие были повсюду, тем более что кладбищенские строения не горели. И, по устным свидетельствам, на недолгое время здесь раскинулся лазарет, какие тоже устраивались в других местах Москвы. Не исключено, что волей-неволей оставшиеся кладбищенские жители вынуждены были кормить солдат.

Но вымышленный сюжет обрел отражение и в литературе: в повести Сергея Рыскина «Раскольники и французы», публиковавшейся с октября по декабрь 1892 года на страницах московской газеты «Русский листок». Только тут у старообрядцев вышел облом: тарелку и быка они подарили одному из приближенных Наполеона, чем были очень огорчены: не вышло лично выразить ему верноподданнических чувств. Но вскоре император сам пожаловал на Преображенское кладбище. Были и хлеб-соль, и шампанское, которое преподносили дорогим гостям преображенские насельницы, и… все такое прочее. Повесть не сильна художественными достоинствами. Все ее содержание призвано проиллюстрировать заявленную в самом начале мысль, что «федосеевцы, не останавливаясь ни перед чем, обращали или пытались обращать все государственные или общественные бедствия себе на пользу и обманывали правительство всегда и во всем, как только возможно». Как и все наследие С.Ф. Рыскина, за исключением стихотворения «Удалец» («Живет моя зазноба в высоком терему…»), повесть заслуженно канула в Лету. Старообрядческая газета «Древняя Русь», издававшаяся за пределами России, в одной из публикаций наградила писателя за всю его прозу обидным прозвищем — Крыскин.

Прошло сто лет, а миф живет. В небольшой зарисовке «Деньги тоже стреляют» его повторил Валентин Пикуль.

* * *

Просматривая книги в зале абонемента одной из библиотек, в которую я записан, взял наугад с полки черный томик, на обложке которого стояло: «1812 год… Военные дневники». Мне нравится листать книги, где читатель оставил на полях свои пометки. Интересно угадать, что и почему его привлекло. Библиотечная книга должна оставаться чистой, да, видно, не всякий удерживается.

Вот и в «Дневниках…» на многих страницах оказались подчеркивания и галочки на полях. И я попал глазами на большой отрывок, старательно подчеркнутый неровной карандашной линией:

«Артисты чрезвычайно умножились, хлебопашцы уменьшены. Дворянство слишком расплодилось, с берега моря ни шагу, а купечество многочисленно. Граждане познали роскошь, чернь не верит чудотворным, духовенство распутно, ученые привыкли мешаться в придворные интриги, привыкли брать большое жалованье, — истинных патриотов мало, а кто и оказался, так поздно; просвещение распространено и на лакея, а захочет ли просвещенный служить, не имея сам слуг? Множество училищ, но мало хорошего, настоящего, нравственного училища. Сии как будто для того, чтоб в них выучивались читать на чужих языках всю развратность и все то, что разрушает общую связь. Столицы привыкли к роскоши, привыкли ко всему иностранному, введены в них сибаритские обычаи, порокам даны другие названия, и они уже не есть пороки: игрок назван нужным в обществе, лжец — приятным в собрании, пьяница — настоящим англичанином, курва — светскою и любезною женщиною. Характер русских теперь составлен из характеров всех наций: из французской лживости, гишпанской гордости, италианской распутности, греческой ехидности, иудейской интересности, а старой характер русской называется мизантропиею, нелюдимостью и даже свинством»30. Вот так.

Строки принадлежали генералу Василию Васильевичу Вяземскому. На полях напротив последнего предложения стояли два знака: вопросительный и восклицательный. Кого-то это наблюдение задело за живое. Оторвавшись от книги, я подумал: а разве сейчас — не то же самое?!

Отечественная война обнажала вопрос о сущности национального характера, духа, духовного единения разных общественных слоев. «Вследствие изменения форм быта русский народ раскололся на два слоя… Низший слой остался русским, высший сделался европейским — европейским до неотличимости», — заметил в свое время Николай Данилевский. Раскол XVII века и последующие события, включая петровские преобразования, породили своего рода «двународие». Старообрядчество стремилось сохранить все дореформенное, вплоть до мелочей, и букву в богослужебной книге, и тот самый быт, включая такую неотъемлемую его часть, как одежда. Все русское, все дониконовское становилось святым. В старообрядчестве сложился и руководил им в той же войне 1812 года особый дух национализма, не имеющий ничего общего с национализмом политических партий. «Старообрядчество таково, как оно есть, и иным быть не может. Если оно является центром народных национальных русских сил, если оно подвергает обрусению те народности, среди которых ему приходится жить, то все это совершается само собой, без предумышленного плана и намерения. Основа жизни старообрядчества — это правда Божия, и старообрядцы по мере сил стараются осуществить ее в делах своих. Таким образом, национализм старообрядчества проникнут особым, религиозным, христианским духом, чего в “национализме” в смысле партийно-политическом, разумеется, нет»31. Слова эти почти сто лет назад писал старообрядческий публицист Иван Кириллов. Шла другая война, и национальная проблематика поднималась многими. Это «само собой» подмечали и другие. Легендарный генерал Михаил Скобелев предлагал переселить на завоеванные земли Средней Азии, в Фергану, не кого-нибудь, а именно казаков-старообрядцев, чтобы проводить обрусение этих присоединенных к России областей32.

В поиске путей духовного возрождения русская интеллигенция в большинстве своем не видела и не видит, не знает, не понимает старообрядчества. Вернемся к Отечественной войне. Иван Аксаков свою статью «В чем сила России?» начал в 1863 году так: «“Стоит только русскому Императору отпустить себе бороду, и он непобедим”, — сказал гениально Наполеон, проникая мыслию из своего лонгвудского уединения в тайны исторической жизни народов, еще темные, еще не раскрывшиеся в то время сознанию просвещенного мира. Едва ли нужно объяснять, что под символом “бороды” разумеется здесь образ и подобие русского народа в значении его духовной и нравственной исторической личности. Другими словами: пусть только русское государство проникнется вполне духом русской народности, и оно получит силу жизни неодолимую и ту крепость внутреннюю, которой не сломить извне никакому натиску ополчившегося Запада»33.

Этот-то самый «дух русской народности» стремилось всеми силами сберечь и укрепить старообрядчество, проявив его в Отечественной войне.

Источник публикации – Литературный журнал “Москва”:http://www.moskvam.ru/publications/publication_947.html

Также развитие темы в статье Независимой газеты.

 Примечания

1 Путь Наполеона и старообрядцы // Церковь. 1912. № 38. С. 913–915.
2 Там же. С. 915.
3 Катков М.Н. Истинный либерализм, меры, принимаемые властями в Царстве Польском, и старообрядцы в Западном крае // Имперское слово. М., 2002. С. 141–142 (Приложение к журналу «Москва»).
4 Попов А.И. Четвертаков Ермолай Васильевич // Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. М., 2004. С. 774.
5 Попов А.И. Кожина Василиса // Отечественная война 1812 года. С. 351.
6 Попов А.И. Народная война // Отечественная война 1812 года. С. 497.
7 Боченков В.В. Места компактного проживания старообрядцев на территории Калужской губернии. Краткий обзор // Старообрядчество: история, культура, современность. Материалы 4-й научно-практической конференции. М., 1998. С. 136. Автор этих сведений Михаил Павлович Чельцов (1870–1931) — протоиерей, автор книг «Христианское миросозерцание», «Воспоминания “смертника” о пережитом». В 2005 году причислен РПЦ МП к собору новомучеников и исповедников российских ХХ века.
8 Лошкарева Н.П. Боровск // Отечественная война 1812 года. С. 76.
9 Попов А.И. Курин Герасим Матвеевич // Отечественная война 1812 года. С. 387.
10 Ситнов В.Ф. Династия Солдатенковых из Прокунина // Вохонский край: Краеведческий калейдоскоп. Павловский Посад, 2006. Вып. 2. С. 20.
11 Ситнов В.Ф. Где же похоронен Герасим Курин? // Вохонский край: Краеведческий калейдоскоп. Павловский Посад, 2005. Вып. 1. С. 32.
12 Юхименко Е.М. Старообрядческий центр за Рогожской заставою. М., 2012. С. 8.
13 См.: Русакомский И.К. Храм Покрова Пресвятыя Богородицы на Рогожском кладбище // Церковь. 2005. Вып. 7. С. 22–27. Указание на 1804 год в качестве даты постройки храма ныне признано неточным.
14 Юхименко Е.М. Указ. соч. С. 17.
15 Мельников П.И. (Андрей Печерский). Очерки поповщины // Собр. соч. в 8 т. М., 1976. Т. 7. С. 407.
16 Там же. С. 438.
17 [Власов П.И.] Рогожское кладбище в 1812 году // Церковь. 1912. № 35. С. 835–836.
18 Власов П.И. О старообрядцах современниках 1812 года // Церковь. 1912. № 35. С. 836.
19 «Город весь выжжен»: Письмо Т.Ф. Большакова родным от 13 декабря 1812 года / Публ. Е.Ю. Филькиной // Наше наследие. 2012. № 101. С. 56.
20 Безотосный М.В. Мир // Отечественная война 1812 года. С. 468.
21 Попов А.И. Платова и Уварова рейд // Отечественная война 1812 года. С. 572.
22 Лесин В. Атаман Платов. М., 2005. С. 237, 234.
23 Герой Отечественной войны старообрядец атаман Платов // Церковь. 1912. № 35. С. 837.
24 См. об этом статью старообрядческого священника Иоанна Севастьянова (Ростов-на-Дону) «Был ли атаман Платов старообрядцем?»: Сайт «Самарское староверие». Режим доступа: http://samstar.ucoz.ru/news/ierej_ioann_sevastjanov_byl_li_ataman_platov_staroobrjadcem/2012-01-13-5206
25 Лесин В. Указ. соч. С. 395.
26 Козьмин Т. Еще о графе М.И. Платове // Церковь. 1912. № 38. С. 916.
27 Мельников Ф.Е. Художники-исказители // Церковь. 1912. № 2. С. 42.
28 Там же.
29 Козлов В.Ф. Москва старообрядческая. М., 2011. С. 303–304.
30 Вяземский В.В. «Журнал» 1812 года // 1812 год… Военные дневники. М., 1990. С. 211–212.
31 Кириллов И.А. Правда старой веры. Барнаул, 2008. С. 54. Курсив автора.
32 См.: Зенин Н.Д. Взгляд М.Д. Скобелева на старообрядцев (казаков) //Старообрядческая мысль. 1911. № 9. С. 736–737.
33 Аксаков И.С. В чем сила России? // Отчего так нелегко живется в России? М., 2002. С. 221 (Приложение к журналу «Вопросы философии»).